Выставляю воспоминания Авдеева Виктора Ивановича о Карибском Кризисе.
Скажу честно мне очень понравилось, прочитал с большим интересом.  Буду выставлять частями , так проще читать и можно обсудить.

                        Авдеев Виктор Иванович

    КАРИБСКИЙ КРИЗИС

Проблема Карибского кризиса многогранна и объемна. О ней написаны тысячи томов, созданы сотни кинофильмов. Куба и Фидель Кастро до сих пор являются объектами пристального внимания людей, изучающих кубинский феномен и его влияние на международную жизнь в течение многих десятков лет.
Кризис начался 14 октября 1962 года, когда американский самолет-разведчик U-2 во время одного из регулярных облетов Кубы обнаружил на острове советские ракеты средней дальности. По решению президента США Джона Кеннеди срочно был создан специальный Исполнительный комитет, который обсуждал возможные пути решения возникшей проблемы. Заседания комитета носили секретный характер. Однако очередной облет Кубы на U-2 показал, что несколько ракет уже установлены и готовы к боевым пускам. Сторонники силового варианта пытались убедить Кеннеди как можно скорее начать массированную бомбардировку острова. 22 октября американский президент выступил с обращением к народу, объявив о наличии на Кубе советского наступательного оружия, после чего в США началась паника. Мирное население Флориды поспешно покидало свои дома и устремлялось на север страны.
Кульминацией Карибского кризиса считается 27 октября 1962 года («Черная суббота»), когда над кубинской провинцией Ориенте советскими ракетчиками был сбит американский самолет-разведчик.
Разместив на кубинской территории советские ракеты, способные поражать цели на расстоянии до 4000 километров, Советский Союз мог держать под прицелом около половины стратегических бомбардировщиков США. Кроме этого, радары системы раннего предупреждения США были направлены в сторону СССР и не были приспособлены к обнаружению запусков с Кубы. И мы, и американцы понимали, что таким образом Москве удалось достичь ядерного паритета.
Операция по переброске советских войск на Кубу осуществлялась под кодовым названием «Анадырь». В короткий срок морским путем были поставлены баллистические ракеты с обычными и ядерными боеголовками, вертолетный полк, крылатые ракеты, несколько батарей зенитных орудий, установки С-75, танковые подразделения, оснащенные новейшими Т- 55. На Кубу также направлялась внушительная группировка ВМФ: крейсеры, эсминцы, подводные лодки, в том числе с ядерными ракетами. Численный состав группы советских вооруженных сил на острове Свободы в период Карибского кризиса составлял свыше 50 тысяч человек. Командующим группировкой был назначен Исса Плиев (на Кубе был известен как Павлов). Куба стала первой страной, которая выбрала коммунистический путь без значительного военного или политического вмешательства со стороны СССР. Революционеры пришли к власти без единого советского патрона и без единого советского рубля. Куба была глубоко символична для советских лидеров, в особенности для Никиты Сергеевича Хрущева, считавшего защиту острова делом чести для международной репутации СССР и коммунистической идеологии. Хрущев был уверен, что размещение ракет на Кубе защитит остров от повторного американского вторжения после провала на Плайя Хирон. Размещение важнейшего вида оружия на Кубе также продемонстрировало бы важность советско-кубинского альянса Фиделю Кастро, требовавшему материального подтверждения советской поддержки его правительству. Кубинские вооруженные силы насчитывали в своих рядах около 400 тысяч человек.
Противостояние между США и Кубой началось после победы на Кубе 1 января 1959 года народной революции, положившей конец не только колониальному режиму, но и военно-бюрократической диктатуре во главе с Фульгенсио Батиста, правящему с 1952 года. В том же году США прервали дипломатические отношения с Кубой. Советский Союз с середины 1960 года, после признания Кубы, по взаимному соглашению начал поставлять вооружение для кубинской армии.
Американцы в это время активно разрабатывали планы по свержению революционного правительства Фиделя Кастро. Первым актом этого плана явилось вторжение на Кубу 17 апреля 1961 года в районе Плайя Хирон контрреволюционных сил численностью более 1500 человек, которые были полностью разгромлены в течение 72 часов – 1197 десантников попали в плен. За это время кубинские «контрас» должны были закрепиться на этом клочке земли, после чего в бой должны были вступить главные силы – американские войска. Операцией по отражению высадки десанта руководил Фидель. В декабре 1961 года военнопленные были обменены на продовольствие и медикаменты общей стоимостью 53 миллиона долларов. На организацию интервенции США израсходовали еще свыше 80 миллионов из своей казны. После такого акта саморазоблачения Эйзенхауэр отдал распоряжение Пентагону готовить операцию с использованием национальных вооруженных сил. Для этого создавались специальные десантные подразделения, был усилен гарнизон военно-морской базы в Гуантанамо, а президент США получил согласие Конгресса на призыв в армию 150 тысяч резервистов. Советский Союз неоднократно предостерегал американское правительство о недопустимости провокаций против революционной Кубы, о возможных опасных последствиях, но все это попросту игнорировалось. Советским Союзом было принято решение о принятии ответных мер. Уже в разгар Карибского кризиса президент США Джон Кеннеди отдал приказ вывести к берегам Кубы практически все соединения военно-морского флота, а также привести в боевую готовность стратегическую авиацию. Для организации блокады было выделено 238 кораблей: 8 авианосцев, 2 крейсера, 118 эсминцев, 13 подводных лодок, 65 десантных и 32 вспомогательных судов. Во Флориде была сконцентрирована почти 250-тысячная группировка американских войск, состоявшая из морской пехоты, авиационных, десантных, танковых и других подразделений.
Мне было 20 лет, когда в августе 1962 года в числе советских военнослужащих я был направлен на Кубу в составе дивизиона оперативно-тактических ракет (включая ракеты с ядерным снаряжением) класса «Луна» на сухогрузе «Илья Мечников». Командовал дивизионом майор Воронков Александр Михайлович. Наш метеовзвод буквально сняли с широкомасштабных учений Ленинградского и Прибалтийского округов, вернули в расположение бригады и дали команду привести себя в надлежащий порядок – подшить воротнички на парадную форму, побриться и ждать указаний. Нас привели в штаб и по одному стали приглашать в кабинет командира бригады, где находилось несколько офицеров и один человек в гражданской одежде. Все выглядело по-праздничному, торжественно. После доклада: «Рядовой Авдеев прибыл!» – мне было задано два вопроса: являюсь ли я членом ВЛКСМ и готов ли выполнить задание партии и правительства. Услышав положительный ответ, меня зачем-то поблагодарили и сказали, что я свободен. Мое сознание переполнилось всякими фантазиями, но большинство из них сводилось к героическим свершениям и к гордости за оказанное доверие.
После торжественного мероприятия по утверждению кандидатур для выполнения неизвестной для нас миссии по команде старшины, который также как и мы мучился в догадках по поводу происходящего, нам выдали полное солдатское имущество: личное оружие, шинель, бушлат, противогаз, плащ-палатку и прочие принадлежности. Мы упаковали свое богатство в вещмешок и отправились в автопарк, где стояла наша спецтехника. На базе моего ЗИЛ-157 была установлена будка (кунг) для отделения вычислителей. Кроме этого, на буксире я таскал еще громадную электростанцию для работы в полевых условиях и одноосный прицеп, с помощью которого получали газ для наполнения аэрозондов с контрольно-измерительной аппаратурой. Другой автомобиль – МАЗ – предназначался для транспортировки радиолокационной станции. В метеовзводе было 14 человек, в том числе два офицера. Поздно вечером мы покинули свою часть, расположенную во Всеволожском районе Ленинградской области, и направились в Выборг.
Дорога была трудной, я несколько раз засыпал за рулем, и мне казалось, что мы никогда не доберемся до места назначения. Окончательно я пришел в себя, когда колеса застучали по брусчатке. Было раннее утро, город еще спал, и только кое-где появлялись люди. Нас встретила машина и сопроводила до промзоны с железнодорожными подъездными путями. Вскоре командир сообщил, что нас передают в распоряжение ракетного дивизиона, где полным ходом кипела работа по подготовке техники для погрузки на железнодорожные платформы. Подошли какие-то люди и дали указание, чтобы мы убрали с машин все, что могло свидетельствовать об армейской принадлежности. Мы с недоумением начали все отвинчивать, закрашивать надписи. Те же люди подходили и проверяли нашу работу, если им что-то не нравилось – мы переделывали. Дальше произошло такое, о чем я до сих пор вспоминаю с содроганием. Дали команду грузить технику на платформы. Моя тяжеленная машина с двумя прицепами должна была практически под прямым углом по неудобному пандусу заехать и стать на место. Эту операцию я повторял несколько раз, но все было тщетно. Недостаточный опыт вождения и волнение усугубляли ситуацию, а тут еще какой-то оголтелый полковник грязными матерными словами и угрозами дисбатом добил меня окончательно. Я готов был выскочить из кабины и скрыться от позора. Я уже начал понимать, что никакого задания партии и правительства выполнить не смогу – прямая дорога на нары. Положение исправил молодой лейтенант, который распорядился отцепить оба прицепа, после чего я мигом влетел на платформу, а остальное закатили вручную. В течение пяти минут проблема была решена, а полковника как будто ветром сдуло. Больше я его никогда не видел.
Нас усадили в теплушки – товарные вагоны с оборудованными спальными местами, и мы тронулись в путь. Ехали, в основном, ночью, а днем состав отстаивался в тупиках. У нас было четкое указание не покидать вагоны и не вступать в контакт с посторонними лицами. Однако, ребята, охранявшие боевую технику, умудрялись через железнодорожников доставать спиртное и передавать нам. Уже на этом этапе с офицерским составом начали складываться отношения, отличные от казарменных. Через несколько суток нас привезли в латвийский порт Лиепая и разместили в общежитии прямо на его территории. Стало ясно, что дальше нам предстоит морской путь. К выгрузке техники с железнодорожных платформ и ее загрузке на судно военнослужащих не привлекали. Этим занимались докеры-профессионалы. Мы были предупреждены, что ходить по территории порта и за его пределами можно только группами. В целях безопасности моряки и пехотинцы были вооружены автоматами Калашникова. На третий день пребывания нас привезли в громадную церковь, в которой находились ряды гражданской одежды, и попросили выбрать для себя по размеру плащ, костюм, одну рубашку под галстук, три цветные рубашки, двое брюк, головной убор, несколько пар носков, носовые платки, ремень и обувь. Все было отменного качества – многие из нас такой одежды до призыва в армию не успели поносить. Миленькие девушки упаковывали выбранную одежду и передавали нам. Мы галантно раскланивались и уходили. От всего этого кружилась голова, и мы никак не могли понять, что же происходит вокруг. В завершение всего нас повели в театр, где в течение трех часов выступал Краснознаменный ансамбль песни и пляски. А в это время в морском порту кипела работа, и мы уже знали, что дальше поплывем на торговом сухогрузе «Илья Мечников».
Забегая вперед, отмечу, что «Илья Мечников» в советское время на славу потрудился в мировом океане, перевозя грузы как гражданского, так и военного характера в дружественные нам страны: на Кубу, в Сомали, Сирию, Йемен, Эфиопию и др. Свой славный боевой путь сугубо гражданское торговое судно закончило в период войны «Судного дня» между Египтом и Израилем в 1973 году. Тогда он вез оборудование для гидроэлектростанции, строящейся нашими специалистами. В сирийском порту Тартус израильские катера двумя ракетами «Габриэль» поразили его. Команда долго боролась за корабль, но «Илья Мечников» затонул.
Переодетые в гражданскую одежду мы ступили на борт корабля. Первое, что я увидел, был близкий моему сердцу ЗИЛ-157, одиноко стоявший по правому борту. По легенде, мы и наша техника направлялись на Кубу по линии Министерства сельского хозяйства, т.е. мы были колхозниками и ехали к кубинцам помогать выращивать сахарный тростник и бананы. Для маскировки моя машина подходила больше всего, не считая ее цвета «хаки».
Таким образом, с помощью простого «зилка» нам удалось запутать американцев и удачно провести операцию «Анадырь». Все трюмы сухогруза были забиты пусковыми установками, ракетами, колесной и гусеничной техникой, различным хозяйственным инвентарем. Поднятый по тревоге дивизион с формулировкой «в связи с передислокацией» собирал все, включая зимние сторожевые тулупы, лыжи, спортивный инвентарь. В одном из трюмов были оборудованы двухуровневые деревянные нары из свежеструганных еловых досок для 400 человек. Глубина нар позволяла полностью залезть внутрь, но по высоте все это напоминало конуру. Нам выдали матрасы, подушки, спальное белье, и мы со своими вещмешками, наполненными военным обмундированием и гражданской одеждой, заняли свои места. Мы были переодеты в матросские робы, чтобы сойти за членов судовой команды. Будучи в дивизионе новичками, мы держались особняком.
В момент выхода судна из порта все находились на палубе и с замиранием сердца смотрели на убегающий от нас берег. Начиналась новая жизнь, полная романтики и загадочных приключений. Я не боюсь этого сказать, потому что у меня было именно так. После выхода из территориальных вод нас собрали в трюме и предупредили, что с этого момента выход на палубу ограничен. На наших глазах люк трюма задраили с помощью корабельных лебедок, оставив небольшой проем размером 1,5х1,5 метра, и включили освещение. Посреди трюма установили кинопроектор и расставили лавки. Так, твиндек стал нашим общежитием, столовой и кинозалом на все плавание.
Первое блаженство от встречи с морем для некоторых из нас стало улетучиваться. Началась небольшая качка, а вместе с ней и первые признаки морской болезни. Неизвестное досель ощущение мы почувствовали еще ночью, но, боясь признаться в этом, с мужеством терпели до утра, не зная, как избавиться от появившегося недуга. Нам принесли завтрак, однако к нему никто не притронулся – аппетита не было. Было одно желание – выйти на палубу и подышать свежим воздухом. Но делать этого было нельзя, потому что шли вдоль побережья какой-то европейской страны. На небольшое время качка успокоилась, и мы попросили завтрак. Судовой матрос предупредил нас, чтобы мы не злоупотребляли пищей, так как прогноз погоды ничего хорошего не предвещал.
Чтобы скрасить плавание, весь день крутили фильмы. Время от времени по громкой связи нас информировали о месте пребывания. Однажды торжественно объявили, что мы находимся в водах Атлантического океана и пригласили занять места в зале. Вышел человек в штатском и с импровизированной трибуны сообщил нам ошеломляющую новость. Сначала он говорил о доверии, которое нам было оказано, а потом с нескрываемым волнением заявил, что мы направляемся на Кубу для выполнения интернационального долга по защите дружественной нам страны. О Кубе, кубинской революции и о Фиделе Кастро мы знали мало. У меня до сих пор стоит перед глазами обложка журнала «Огонек» 1961 г. с красочной фотографией марширующих кубинских женщин в военной форме с автоматами ППШ. Скудная информация о Кубе сообщалась по радио и телевидению. И вдруг такое! Мы едем ее защищать! Прокатилось многократное «ура». Долго не могли успокоиться, а человек в штатском рассказывал о революции, о разгроме десанта наемников в районе Плайя Хирон, высадившегося с американских военных кораблей, и о красотах тамошней природы. Как всегда, нашлась и ложка дегтя для бочки меда. Он начал делиться с нами сведениями о том, что на Кубе много венерических заболеваний, что контакты с кубинками не только нежелательны, но и опасны. Учитывая, что коллектив был сугубо мужской, говорил он об этом откровенно и красочно, особенно про опасное заболевание под названием «испанский воротничок» и какие-то другие недуги. Обогатившись такой разносторонней информацией, желание быстрей оказаться на Кубе не только не убавилось, а, наоборот, возросло. Впереди была утомительная, но полная романтики дорога «через тернии к звездам».
С каждой милей в трюмах становилось жарче, очень хотелось прогуляться по палубе, но делать это категорически запрещалось. Участились облеты нашего судна натовскими самолетами. Иногда они пролетали на такой высоте, что, казалось, вот-вот коснутся мачты. Мы прекрасно понимали ситуацию и целыми днями смотрели фильмы. Температура в трюмах поднималась выше сорока градусов. Когда стало совсем невмоготу, «добрый» боцман запустил компрессор и стал закачивать к нам воздух через прорезиненный рукав. Сначала все рванули к нему, но от горячего и дурно пахнущего воздуха стало еще хуже. Чтобы облегчить страдания, нам сделали десять «пропусков», с которыми можно было по очереди выходить из трюма на свежий воздух. Тут же нашлись «невозвращенцы», попытавшиеся спрятаться в спасательных шлюпках, но их быстренько и с позором возвращали в трюм. Душу отводили ночью. Кто хотел – наслаждался луной, звездами и плескающимся за бортом океаном. По ночам несколько раз видели подводную лодку, которая, видимо, сопровождала наш корабль. Однажды, когда смотрели фильм «ЧП» с участием моего любимого актера Вячеслава Тихонова, на горизонте показалось судно, высвеченное красочными огнями. Демонстрация фильма была прекращена, и всем нам пришлось лечь на палубе. Ситуация напоминала сценарий фильма. В таком положении мы пребывали до тех пор, пока «Илья Мечников» не разошелся с неизвестным объектом, обменявшись сигналами приветствия.
Позади осталась половина дистанции, когда начался сильный шторм. Волны перекатывались с одного борта на другой, все скрежетало. По настоящему было страшно, а тут еще морская болезнь, мучившая чуть ли не весь личный состав. В течение четырех дней многие из нас смогли проглотить лишь несколько кусочков сахара, попытки поесть что-либо существенное вызывали отвращение. Из нашего взвода только Валентин Дятлов из Череповца и Мишка (настоящее имя Мударис) Бекиров из Уфы ходили как ни в чем не бывало и подшучивали над нами. В целях безопасности во время шторма корабль шел волне навстречу. Со слов членов команды, даже им редко приходилось попадать в такой шторм. По их расчетам мы потеряли в пути около трех суток. Во время разыгравшейся стихии нам также не разрешали выходить на палубу, но теперь уже из-за опасности, чтобы волна никого не смыла за борт. Когда все прекратилось, мы, обессиленные, с трудом выбрались на палубу и стали приходить в себя. Штормовая погода отрицательно сказывалась на настроении, морская болезнь коснулась многих «пассажиров» этого трансатлантического рейса. Не всем легко досталось это «путешествие», но настроение было боевое.
Нас предупредили, что скоро на горизонте покажется Куба. Мы облепили борта и спускались в трюм только чтобы покушать. Не знаю почему, но о мерах конспирации к этому времени забыли напрочь. Сразу было видно, что едем как к себе домой и надолго. Одновременно раздалось несколько голосов: «Куба!». С этого момента глаз от приближающегося острова никто не отрывал, всем не терпелось быстрее ступить на загадочную землю. Человек в штатском провел последнюю беседу, пожелав всем удачи. Кроме того, он заявил, что с момента прибытия на Кубу все мы становимся  «гражданским лицами», обращаться друг к другу нужно только по имени, а к офицерскому составу по имени и отчеству. Эта новость нас развеселила, и мы повернулись в сторону своих командиров. Наш корабль шел вдоль побережья, и мы с наслаждением любовались природой, причудливыми пальмами, тропической растительностью. Попадались маленькие рыбацкие лодки, с которых нам по-дружески махали руками. До морского порта оставалось совсем немного, когда «Илья Мечников» бросил якорь и стал на рейде в ожидании очереди под разгрузку. Причалить к пирсу нам разрешили только рано утром следующего дня. Это был порт Мариэль.

Речь идёт о художественном произведении ... думаю что лучше здесь... в теме "Карибский кризис все больше фото и документы.
Я думаю ,что там лучше разместить  фото из книги.
Фото из книги можно увидеть здесь  Участники Карибского кризиса

Продолжение воспоминания Авдеева Виктора Ивановича о Карибском Кризисе.

В те годы межгосударственные связи СССР и Кубы получили развитие не только в военной области, но и во всех сферах общественно-политической жизни, в частности, в культуре и спорте. Спорт на острове Свободы стал доступен всем. Эта массовость позволила пополнять национальные команды по различным видам спорта, в первую очередь, по бейсболу, боксу, легкой атлетике и волейболу. Спортивным мероприятиям между нашими странами придавался международный статус и широко пропагандировался в средствах массовой информации. На спортивных аренах не оставалось ни одного свободного места. Целые сектора отдавались советским болельщикам, основу которых составляли наши военнослужащие. И мы, и кубинцы с удовольствием рукоплескали известному мировому рекордсмену по прыжкам в высоту Валерию Брумелю, именитым боксерам Валерию Попенченко, Виктору Агееву.
В рамках проведения месячника советской культуры на Кубе по центральному телевидению транслировалось совместное выступление наших и кубинских художественных коллективов. Ведущей была одна из самых популярных в то время эстрадных деятелей Росита Форнес. Она в числе первых признала кубинскую революцию и не иммигрировала в США, став исполнительницей революционных и патриотических песен про Кубу и Фиделя. Это в ее исполнении звучала известная всему миру песня «Ун Фидель ке виве ен ла монтанья». Мне тоже посчастливилось принять участие в объединенном хоре, куда я был привлечен, скорее всего, для увеличения его численности. С гордостью и с достоинством, тихонько, себе под нос, как ныне поют «под фанеру», я нашептывал слова, опасаясь помешать прекрасному пению. В разгар Карибского кризиса в Гаване выступали наши известные мастера культуры Майя Плисецкая и конферансье Борис Брунов.
Важным рубежом в нашей жизни стала подготовка к обучению кубинцев правилам пользования советской боевой техникой. Во-первых, все прекрасно понимали, что после обучения и передачи кубинцам техники наше дальнейшее пребывания на острове потеряет необходимость, и мы сможем вернуться домой. Офицеры начали готовить учебные материалы к проведению теоретических занятий на базе имеющихся инструкций и предписаний. Тут же возник вопрос о переводе лекций на испанский язык, для чего к нам прикомандировали кубинских переводчиков, недавно окончивших краткие курсы русского языка в институте имени Максима Горького в Гаване. Помимо того, что переводчиков было мало, уровень знаний военной терминологии был таким низким, что эффективность перевода сводилась к нулю. Командир взвода Горячев Леонид Константинович попросил меня сделать письменный перевод. Тематика была известной, поэтому, обложившись словарями, я, с божьей помощью, приступил к работе. В течение нескольких дней мне удалось осилить несколько разделов, после чего Леонид Константинович предложил командиру дивизиона официально провести меня как переводчика на весь период подготовки кубинских коллег. Командир дивизиона Воронков Владимир Александрович согласился с его идеей. Мне такой расклад очень понравился, к тому же я был поглощен изучением языка. За систематическое уединение после отбоя в Ленинской комнате, где корпел за учебниками, я уже имел несколько строгих предупреждений. Теперь появилась возможность заниматься сколько угодно благодаря новому статусу переводчика.
Командиром взвода кубинцев был Висенте Гевара – студент четвертого курса Гаванского университета, который пришел в армию по призыву Фиделя Кастро. Висенте был очень симпатичный парень, негр с европейскими чертами лица, с короткими вьющимися волосами. Он был прекрасно подготовлен, поэтому легко усваивал всю терминологию метеовзвода. Вечерами мы с ним досконально изучали очередную тему, переводили ее на испанский язык и на следующий день вместе с преподавателем доводили до слушателей. В тех случаях, когда нам не удавалось подобрать слово на испанском языке, они запоминали его на русском. Вторая половина дня отводилась на самоподготовку. Кубинцы занимались с большой охотой и самозабвением. Многие из них еще толком не умели писать, а тут надо было вникать в математические расчеты, химические процессы, метеорологию, баллистику и прочее. От больших перегрузок некоторые кубинцы теряли сознание, но это их не останавливало, и они вновь приступали к занятиям. Их упорству можно было только удивляться. Чтобы внести разнообразие в распорядок дня, мы решили один час уделять физической подготовке и привели кубинцев на площадку со спортивными снарядами. От этой идеи пришлось быстро отказаться, потому что вчерашние крестьянские мальчишки, впервые увидевшие перекладины, брусья и прочее, не задумываясь, без малейшего опасения начали пытаться делать то, что под силу умелым физкультурникам. Всего за один час половина взвода набила себе столько шишек и синяков, что впору было вызывать санитара.
Занятия с кубинцами проходили на территории автопарка по соседству с батареей ПТУРСов (противотанковые управляемые снаряды). Однажды там объявили тревогу, после чего все засуетились, боевые расчеты начали расчехлять установки и отрабатывать учебные стрельбы. Ко мне подбежал кубинский переводчик, на лице которого выражалось недоумение и испуг. Он спросил меня, почему по команде «три бога» все пришло в волнение и люди побежали к оружию. Когда я объяснил, что командир прокричал команду «тревога», что по-испански означает «аларма», он смутился. И мы, и кубинцы долго над ним потешались. Таких казусов с русским и испанским языками было предостаточно, но рассказывать о них я не буду, так как чаще всего они носили непристойный характер и коротко это объяснить невозможно.
Теоретическая подготовка кубинцев, длившаяся более двух месяцев, завершилась сдачей экзаменов. Прежде чем передавать технику кубинской стороне, нужно было провести боевые стрельбы. Дальность полета ракет составляла от 25 до 55 километров, поэтому нужно было подобрать пригодное для этих целей место. Им стал остров Пинос (Остров молодежи). Под покровом ночи в сопровождении полицейских пусковые установки и вся техника метеовзвода были доставлены в морской порт, а оттуда – на импровизированный полигон. Для личного состава был использован служебный самолет командующего группой советских войск на Кубе генерала Плиева. Времени на предпусковую подготовку было мало, но мы успели в первый же день развернуть технику и произвести несколько запусков аэрозондов для получения атмосферных характеристик острова. Кубинские коллеги ассистировали нам, но, учитывая важность предстоящего мероприятия, вся нагрузка легла на наших специалистов. Данные, которые мы получали, сразу передавались ракетчикам, а те, в свою очередь, вносили их в блок наведения ракеты с учетом островных климатических характеристик. Стрельбы были назначены на 11 часов следующего дня. И мы, и кубинцы оставшееся время провели в сильном волнении, поэтому, едва забрезжил рассвет, мы отправились готовить технику к пуску ракет. Запустив электростанцию, мы обнаружили, что напряжение в 220 вольт почему-то не поступало на радиолокационную станцию. Нас охватил ужас, когда мы увидели, что вся проводка была изуродована до такой степени, что в полевых условиях отремонтировать ее было нельзя. Запитаться от городской сети тоже не было возможности. Ситуация осложнялась тем, что за пусками должны были наблюдать Фидель и Рауль Кастро, военачальники, советский посол, дипломатический корпус дружественных стран и другие гости. Сорвать пуски мы не имели права, поэтому, успокоившись, начали думать, как выходить из создавшейся ситуации. Поглядели на небо. Оно оставалось таким же голубым и чистым, как накануне, погода нисколько не изменилась. Нам повезло. Проанализировав ситуацию, решили использовать уже имевшиеся данные – другого выхода не было. Риск – благородное дело. К этому времени гости разместились на крыше близлежащей гостиницы и с волнением ждали. По команде мы живо расчехлили пусковые установки с ракетами и произвели первый выстрел. Сигарообразная, блестящая в лучах света ракета вздрогнула и рванула вперед. Набрав необходимую высоту, она выровнялась и полетела в сторону цели – старинного полуразрушенного замка эпохи пиратов. С наблюдательного пункта сообщили, что точность попадания была великолепной. После консультаций с Фиделем был произведен еще один пуск, который также оказался успешным. И мы, и кубинцы повыскакивали из окопов и с криками «ура» стали носиться по полю. Со стороны гостевой трибуны также слышались возгласы приветствия. Пока гости разъезжались, наше ликование сменилось разочарованием. Дело в том, что двигатель ракеты был начинен сухой пороховой смесью, которая во время полета до цели сгорала не полностью и падала на землю, поджигая сухую траву, которая горела на всем протяжении от места пуска до цели. На тушение пожара были брошены все силы, включая пожарные машины и человеческие ресурсы этого островка, издавна считавшегося житницей цитрусовых. За успешно проведенное мероприятие нам разрешили остаться на острове на один день для экскурсии. Мы посетили столицу муниципалитета Нуэва Херона, основанную в 1802 году, Национальный музей Хосе Марти, а также тюрьму Пресидио Модело, построенную в 20-е годы ХХ века в виде круговых галерей по пять уровней в каждой, рассчитанную на 6 тысяч заключенных. В камере №3859 отбывал наказание Фидель Кастро после штурма казармы Монкада (г. Сантьяго де Куба) 26 июля 1953 года. Побывали также на пляже с великолепным бархатистым черным песком

Продолжение воспоминания Авдеева Виктора Ивановича о Карибском Кризисе.

Когда у нас появился свободный день, один кубинский офицер пригласил меня съездить в Артемису, где жили его родители. Это была моя первая свободная поездка по стране в общественном транспорте, запомнившаяся своей оригинальностью. Автобус был переполнен так, что было трудно дышать, т.е. точно так же как и у нас. Во время этой поездки, молоденькая кубинка, стоявшая рядом со мной, вдруг говорит: «Амараме ель кордон» («Завяжи мне шнурок»). Я понял смысл сказанного, но никак не мог сообразить, что бы это означало. Посмотрел на своего друга, а тот подмигнул мне, чтобы я выполнил ее просьбу. С большим трудом я опустился вниз, тычась лицом в упругое тело кубинки, и, действительно, увидел расшнурованную туфельку. Аккуратно завязал и, счастливый, по тому же пути вернулся в прежнее положение. Девушка, как ни в чем не бывало, сказала: «Грасьяс!» – и подарила улыбку
Пока были на стрельбах, к нам во взвод прибыл новый командир – капитан Привалов. Наш, теперь уже бывший, начальник уплывал на родину на пассажирском лайнере «Мария Ульянова». У меня с ним сложились прекрасные отношения, которые можно назвать дружескими, хотя он был старше. Он уезжал на командирском джипе и попросил проводить его в порт. Не думая о последствиях, я с удовольствием согласился. По возвращении из порта Привалов сделал мне строгое замечание за несанкционированный выход за территорию части. Начались мои черные дни. Я все время, будучи рядовым солдатом, являлся образцом воинской дисциплины, увлекался всеми доступными видами спорта, был, в некотором роде, лидером в коллективе, секретарем комсомольской организации. Кульминацией моего падения в глазах комвзвода стал случай, который произошел в автопарке. Если у нас в России бедой в зимнее время является снег, то в тропиках – вечно-зеленая растительность и падающие листья, которые нужно постоянно убирать. Во время очередного паркового дня напротив моей машины под колючей проволокой, разделяющей нашу территорию и соседнее подразделение, Привалов нашел советский погон. Откуда он там появился – трудно представить. Раскрасневшийся от злости командир подскочил ко мне и, тряся погоном перед моим носом, спросил: что это такое и откуда он взялся. Затем, обвинив меня в потере бдительности, сделал вывод, что именно из-за таких, как я, противнику нетрудно догадаться о наличии советских войск на Кубе. Его нисколько не смущало, что мы стояли рядом с ракетами и другой боевой техникой. Я постарался объяснить, что к погону не имею никакого отношения, но все было напрасно. В этот же день он доложил майору Воронкову, что я разлагаю коллектив. С его подачи я быстро превратился в злостного нарушителя дисциплины. Он так часто жаловался командиру дивизиона, что в один прекрасный день тот собрал личный состав и начал с того, что по моей вине наш взвод скатился по всем показателям на самый низкий уровень. Обвинения были настолько серьезными, что я не на шутку испугался. Второй раз надо мной нависла угроза дисциплинарного батальона, а капитан Привалов весь сиял от счастья и ежедневно придумывал всякие козни, чтобы поиздеваться надо мною.
Пока развивались такие драматические события, жизнь преподнесла мне приятную перспективу. Минуя руководство дивизиона, через посыльного меня пригласили в учебный отдел полка и сообщили, что я включен в список кандидатов для направления в Москву на курсы в Институт военных переводчиков для последующей работы с военными советниками при кубинских вооруженных силах. В этот список, в основном, вошли ребята, которые также как и я во время обучения кубинцев были переводчиками в своих подразделениях. Возникло опасение, что мне может помешать мое руководство, но, как оказалось, списки были согласованы раньше, когда Привалова не было, а командиру дивизиона уже было неудобно показывать меня в дурном свете. Он сам поддержал мою кандидатуру. Вместе с командиром меня вновь пригласили к руководству и сказали, чтобы я наутро был в центральном аппарате для прохождения мандатно-экзаменационной комиссии. Воронков приказал своему водителю – моему лучшему другу Сашке Яхно отвезти меня туда. Показалось, что он уже забыл, как я, с подачи Привалова, чуть не стал «разгильдяем», по-отечески порадовался по поводу возможной учебы. Время остановилось, с большим волнением дождался утра, разбудил Сашку, и мы начали готовиться к поездке. Ждать пришлось недолго. Вызывали по одному человеку. Собеседование велось на испанском языке. Вопросы носили общий характер, и по настроению сидящих там людей я почувствовал, что экзамен выдержал. Меня поблагодарили и сказали, что будут рекомендовать на учебу. Через несколько дней стало известно, что подготовка переводчиков будет проводиться не в Москве, а на Кубе силами институтских преподавателей, которые прибудут в ближайшее время. Местом учебы избрали наш полк и буквально в пятидесяти метрах от дивизиона установили палатки для проживания и учебных классов. Из отдаленных мест начали съезжаться будущие слушатели курсов, мне же было сказано, что я покину расположение дивизиона в первый день учебы. Про свои переживания писать ничего не буду, но укажу лишь на один момент. Привалов пришел на утренний подъем, поприсутствовал на зарядке, провел химтренаж, сводил на завтрак и только после этого разрешил мне удалиться из городка. Две недели спустя я узнал, что еще до начала курсов все слушатели по приказу Министра обороны Родиона Яковлевича Малиновского были демобилизованы из рядов вооруженных сил. С этого момента мы уже считались служащими советской армии. В соответствии с этим, каждому из нас была назначена зарплата в рублях и в сертификатах (чеки с желтой полосой по линии Государственного комитета по экономическим связям (ГКЭС) в Гаване). Зарплата для нас была баснословной, и мы ничем не отличались от других советских специалистов, работающих на Кубе.
Курсы возглавил полковник Минин – автор политехнического испанско-русского словаря и других учебных пособий. Вместе с ним прибыли ведущие преподаватели ряда московских языковых вузов. Срочность по подготовке переводчиков была продиктована тем, что к этому времени наши войсковые части приступили к передаче боевой техники кубинской стороне. Для ввода в эксплуатацию и сервисного обслуживания вооружения на Кубе создавались советнические аппараты из наиболее опытных офицеров. Людей со знанием испанского языка в то время не хватало, поэтому мы, переводчики-самоучки, были единственным спасением в создавшейся ситуации. График учебы был настолько плотным, что нам приходилось заниматься даже после отбоя. Все учебные группы формировались с учетом специфики будущей работы. Лично я был зачислен во взвод противовоздушной обороны. Мы учили терминологию, связанную с ракетными зенитными комплексами, радиолокационным оборудованием, особенностями ведения боевых действий и т.д. Много внимания уделялось письменным переводам инструкций и положений .
В течение короткого времени преподаватели помогли разобраться в грамматических особенностях языка, заложили солидную базу практических навыков. Мы также значительно пополнили свой словарный запас. Завершились курсы сдачей экзаменов и распределением по местам предстоящей работы. Попрощавшись с сослуживцами и поблагодарив своего командира, я навсегда покинул расположение части.
На автобусах нас привезли в Гавану и расселили в двух шикарных особняках недалеко от советского посольства. Под окнами находился бассейн с прозрачной голубой водой и вышкой. Мы прожили там несколько дней, наслаждаясь свободой. Многое для нас было в диковинку. Еще по прибытии мы начали внимательно знакомиться с интерьером и другими чудными вещами богатых домов, принадлежавших ранее миллионерам, сбежавшим от революции в США. Вместо них пришли мы – простые русские парни. Было интересно покрутить блестящие краники в туалетных комнатах. Все на практике познакомились с биде, из которого вода почему-то, вопреки ожиданиям, течет не вниз, а вверх. В своей тупости никто признаваться не хотел, но о проколе явно свидетельствовала подмоченная одежда (кажется, на эту тему есть байка у Михаила Задорнова). Впервые в посольской столовой мы попробовали незнакомый для нас тогда вкусный «йогурт». Словом, мы прикоснулись к цивилизации, которая нас и воодушевляла, и пугала.
Осталась позади служба в армии, которая меня многому научила и закалила. Не хочу говорить о тяготах и лишениях армейских будней – их просто не было. Я с желанием уходил на срочную службу и с легким сердцем отдал ей три года своей молодой жизни. Было приятно переживать историческое время, связанное с Кубой и Карибским кризисом, который разгорелся вокруг нее. Мы были полны патриотизма и страсти в исполнении интернационального долга и пребывали в том состоянии, когда хотелось совершить что-то невероятно важное, героическое. Я это говорю не для красного словца, тогда многие были заражены кубинским свободолюбивым синдромом.
Моя работа в качестве переводчика началась в ракетном дивизионе противовоздушной обороны, расположенном на стыке провинции Пинар-дель-Рио и Гаваны, в 180 километрах от Соединенных Штатов Америки – главного противника Кубы. Кроме того, неподалеку от нас находилась советская военно-морская база, безопасность которой также обеспечивал наш ракетный комплекс. В состав советнической группы входило шесть человек, включая меня. Это были молодые офицеры, недавно прибывшие в страну и не имевшие опыта общения с кубинцами. Моя помощь им пришлась кстати. Свободного времени у меня практически не было, наши советники проводили целые дни на своих станциях с кубинскими коллегами: занимались профилактическими и ремонтными работами, проводили теоретические занятия, а мы, учитывая важное стратегическое месторасположение дивизиона, круглосуточно несли боевое дежурство. Жили мы в одноэтажном деревянном доме испанской постройки с прекрасным внутренним двориком, где постоянно благоухали прекрасные розы и другие цветы. В свободные минуты можно было понежиться на лавочке в тени вьющихся лиан и веерных пальм. Совсем рядом плескались воды Карибского моря, куда мы иногда ходили купаться. Вода была настолько чистой, что можно было увидеть далеко от себя стайки плавающих рыб. Заплывали туда и скаты, и мурены, и барракуды, но они вызывали у меня такой страх, что я осмеливался купаться только около берега. Питались мы в столовой на военно-морской базе, там же иногда оставались посмотреть какой-нибудь фильм. Других развлечений не было – ближайший населенный пункт находился от нас в нескольких километрах.
Я был полностью поглощен своей работой и находился в полной гармонии со своим статусом. Обстановка в коллективе была прекрасной. Офицеры увлеклись изучением испанского языка, некоторые из них уже неплохо усвоили техническую терминологию и могли спокойно общаться со своими подсоветными. Кубинцы также старались учить русский язык, что положительно сказывалось на наших взаимоотношениях и на общей работе. Однажды к нам приехала с инспекционной проверкой группа старших советников из Генерального штаба ПВО и ВВС с кубинским руководством. Переводчика они привезли с собой, поэтому мой начальник посоветовал не мозолить глаза важным персонам и остаться в общежитии. Через полчаса меня позвал наш советник помочь «торезовскому студенту», которого кубинцы не понимали. Откуда молодому московскому парню, не служившему в армии, могло быть известно о каких-то упреждениях, предварительных усилителях промежуточной частоты (ПУПЧах), облучателях, сеятелях помех, ложных целях, развертках, станциях обнаружения, сопровождения, наведения, выработки команд, пусковых установках и пр. Одни и те же узлы на радиолокационных станциях в ракетных дивизионах, разбросанных по стране, звучали по-разному. Доходило до смешного: в одном подразделении технический термин «развертка», что появляется на экране РЛС, переводился как «ас и мартильо», то есть «серп и молот». Так одному из патриотически настроенных переводчиков захотелось перевести это слово.
В отличие от наших советников я ходил в кубинской военной форме, и, когда я пришел, наши гости приняли меня за местного переводчика. После завершения проверки руководитель советской группы спросил, где я так хорошо выучил русский язык. Мне пришлось признаться, что я русский и работаю тут, на базе. Когда они уезжали, прощаясь со мной, он спросил, не хотел бы я поработать в столице. Не дожидаясь ответа, сел в машину и уехал. Через неделю русского студента на джипе привезли на военно-морскую базу, а меня на той же машине увезли в Гавану, где я стал переводчиком советника при главном инженере ПВО Революционных вооруженных сил Кубы. До сих пор вспоминаю того парня и его взгляд, в котором читалась печаль и обреченность. Теперь у него появилась прекрасная возможность окунуться в истинную языковую среду и с накопленными знаниями достойно вернуться в свой институт.
Советническую инженерную группу возглавлял полковник Михаил Муратович, армянин, человек суровый, никогда не улыбающийся. Все его тело было покрыто густым волосяным покровом. Подчиненных он держал в строгости, а так как он был еще и трудоголиком, то и в этом плане никому спуска не давал. На работу мы ездили с ним на служебном джипе, поэтому уезжали раньше всех, а приезжали, чтобы только успеть в столовую на ужин. По воскресным дням мы всем коллективом выезжали на пляж Плайя милитар, расположенный в столичной зоне, где по два–три часа под палящим солнцем рубились в футбол. Михаил Муратович был бессменным капитаном команды, которую он сам и подбирал. Только на футболе он мог позволить себе расслабиться и даже улыбнуться. Когда я первый раз появился на работе, кто-то из офицеров заметил, что они по-настоящему завидуют тому парню, с которым мы поменялись. Отступать было некуда. Моего мнения никто не спрашивал. Михаил Муратович был страшным эгоистом, никто ни на минуту без его разрешения не мог привлекать меня для посторонних переводов, все делалось только с его согласия. Хотя бытует мнение, что переводчик – это тот же слуга, за все время ни с одной личной просьбой этот человек ко мне не обратился.

Мне не понятно другое: Виктора Ивановича перевели в переводчики могли присвоить звания прапорщика или хотя бы сержанта.
А он закончил службу на Кубе рядовым.
К сожалению на Кубе были офицеры которые вызывали презрение и всячески старались унизить солдат... Был такой ст. лейтенант Иванченков (замполит 2 роты 3МСБ) - даже спустя более 30 лет с удовольствием дал бы ему в рожу.

Продолжение воспоминания Авдеева Виктора Ивановича о Карибском Кризисе.

Дивизионы ПВО стояли на всех стратегически важных направлениях, но, в первую очередь, прикрывали столицу, административные центры и важные экономические объекты от Пинар дель Рио до Сантьяго де Куба. Мы исколесили страну, добираясь до стартовых площадок всеми видами транспорта. Необходимость в поездках возникала постоянно. В то время нужно было иметь много терпения, чтобы работать с кубинцами. Мы проводили массу времени в томительных ожиданиях наших кубинских коллег, они умудрялись опаздывать даже в тех случаях, когда для поездки нам выделялся спецсамолет и сообщалось четкое время вылета. У нас с ними были прекрасные отношения, поэтому мы не скрывали своего возмущения, а они, как всегда, говорили нам свое любимое словечко «маньяна, то есть завтра, они уже не опоздают». Только ничего не менялось – мы опять ждали и опять возмущались.
Во время таких командировок имели место разного рода ЧП. Один раз, когда мы летели спецрейсом с целью проверки боеготовности одного из дивизионов, расположенных в Моа – самом экономически важном регионе Кубы по добыче никеля, один кубинский руководитель встал со своего места и ушел в кабину пилота. Через какое-то время самолет начало бросать из стороны в сторону. Михаил Муратович попросил меня спросить пилота, почему началась такая болтанка. Когда я заглянул в кабину, то увидел стоящего в стороне летчика и сидящего за штурвалом нашего коллегу. Смутившись, он спокойно начал освобождать кресло. Пока они менялись местами, самолет еще здорово покачало, а через несколько минут мы уже садились на крохотную взлетно-посадочную бетонную полосу. Приземлились мы только со второго раза, чуть-чуть не коснувшись крылом воды при развороте над заливом. После завершения инспекционной проверки дивизиона, обеспечивающего прикрытие зоны разработки никеля, мы на автобусе съездили в Гуантанамо, где подразнили своим присутствием американских морских пехотинцев, а потом посетили ракетное подразделение, которое сбило 27 октября 1962 года американский самолет-разведчик U-2. На пусковой установке, по советской традиции, красовалась пятиконечная красная звездочка. Среди присутствующих уже не было ни одного человека – свидетеля того исторического пуска. И офицеры, и солдаты, исполнив свой интернациональный долг, вернулись домой, но зато вокруг этой даты появилось столько легенд с бесчисленным числом участников, что можно было бы уничтожить добрую половину самолетов США. Бесспорно одно – боевая техника в тот момент находилась в наших руках и не подвела, американцы убедились в твердости и решительности отстаивать наши интересы и интересы дружественного нам кубинского народа любыми средствами, это охладило их горячие головы и заставило сесть за стол переговоров.
Как бы там ни было, кубинцы многому научились у наших военных специалистов, при содействии которых была создана самая сильная армия в Латинской Америке, оснащенная современными наступательными и оборонительными видами вооружений. Не без участия Советского Союза они превратились в воинствующую нацию. Спустя время, кубинские военные советники сами будут оказывать помощь другим странам в области военного строительства и создании национальных органов государственной безопасности. Тысячи кубинцев исполняли свой интернациональный долг в Африке и Латинской Америке, участвуя непосредственно в боевых действиях и помогая приобретать национальную независимость. Мне посчастливилось более десяти лет поддерживать с ними рабочие и дружественные контакты в Анголе, Сан-Томе и Мозамбике. Мы, также как и они, оказывали дружественную помощь, но, в отличие от них, жили в прекрасных условиях, получали приличную зарплату и имели другие льготы. Кубинцы бескорыстно служили идее и ради нее умирали. Вместе с военными специалистами интернациональную миссию выполняли тысячи кубинских врачей, учителей и других гражданских специалистов, находясь порою в самых отдаленных уголках мира.
Расскажу случай, который имел место в Анголе в 1977 году. У нас с кубинцами были распределены сферы оказания помощи развивающейся стране. В тот период мы передали ангольской стороне катера для охраны морских границ и патрулирования территорий, раздел которых с соседними государствами проходил по бассейнам рек. Для организации сухопутных границ ангольцам были поставлены более ста обученных служебно-розыскных собак. Для обучения ангольцев на направлениях деятельности погранвойск в стране находилась группа высококвалифицированных советских специалистов по охране морских границ и группа кинологов. Кубинцы, в свою очередь, были представлены во всех пограничных округах. По согласованию сторон, было принято решение провести штабные учения погранвойск Анголы, входящих в состав Службы информации и безопасности Анголы. В то время УНИТА (Национальный Союз за территориальную независимость Анголы) контролировал значительную территорию страны и проводил активную террористическую деятельность против законной власти. Одной из главных задач учений была отработка совместных действий по нейтрализации враждебных акций этой группировки, которая финансировалась американцами.
Мы собрались в гостинице, где проживали, чтобы отметить завершение учений. Кубинцы за многие годы контактов с нами уже не пили «линиями», о которых я говорил выше, а с удовольствием и наравне с нами пили по-русски. Пели «Гуантанамеру» и «Подмосковные вечера», делились воспоминаниями. На другой день пять кубинских пограничников рейсом ангольской авиакомпании вылетели в Лубанго, а оттуда на джипе отправились в приграничную зону. На открытой пустынной местности их машина взлетела в воздух от взрыва мощного фугаса, который был осуществлен с помощью дистанционного управления. Взрывчатка была замаскирована на проезжей части и усилена несколькими канистрами бензина. Спасти никого не удалось. Узнав об этом, мы вновь собрались в гостинице, но теперь для того, чтобы почтить память наших погибших товарищей. Кстати, в период с 1962 по 1964 год на Кубе наши потери составили 68 военнослужащих.
Советническая инженерно-техническая группа центрального аппарата ПВО насчитывала около тридцати человек, включая членов семей. Мы проживали в отдельных благоустроенных домах в пригороде Гаваны. Это местечко было известно тем, что рядом с нами находилось необычное для нас кладбище собак и кошек. Это наследие осталось кубинцам от «диких нравов янки», которые не жалели денег на строительство богатых мраморных надгробных памятников со слезными поэтическими эпитафиями в адрес усопших любимцев, в которых нередко высказывалось пожелание скорейшей встречи на небесах. Дурь какая-то! Зато эта территориальная близость не раз выручала наших подвыпивших в городе мужиков, когда им нужно было уехать домой на такси. Не зная испанского языка, они говорили водителю всего два слова: «сементерио гав-гав» – и их успешно доставляли до проходной Новой деревни и передавали дежурному офицеру. Другим приметным местом был известный всем в то время кинотеатр «Новиа дель медиодиа» («Невеста в полдень») для просмотра кинофильмов из салона автомобиля. Кинотеатр представлял собой наклонную стоянку с установленными микрофонами, возле которых парковались автомашины. Сервисные службы между ними разносили заказанные напитки. Время от времени там же появлялись сотрудники из отдела полиции нравов. Нам это место тоже нравилось, и мы частенько ходили туда, усаживались в баре, смотрели фильм и внимательно наблюдали за любовными сценами.
В городке были все условия для беззаботной холостяцкой жизни, включая столовую, промтоварный и продовольственный магазины, клуб с танцплощадкой, который ревнивые мужья много раз пытались прикрыть или хотя бы сократить количество танцевальных дней. Безукоризненно работала служба быта – нужно было утром оставить на веранде свою одежду, а вечером забрать ее на том же месте. Она всегда была такой накрахмаленной, что, казалось, вот-вот сломается. Было тогда у кубинцев золотое правило – обязательно крахмалить постельное белье и носильные вещи, а напитки продавать только охлажденными.
Мы много работали, но не забывали и о развлечениях. Только подумать! На Кубе около трехсот сорока солнечных дней! И хотя там бывают прохладные дни, они не настолько холодны, чтобы нельзя было купаться или просто наслаждаться морским воздухом, гулять по набережной или ездить на экскурсии. В Гаване масса исторических мест, связанных с первыми испанскими поселеньями, с богатой архитектурой, религией, военно-историческими памятниками. Нигде в мире нет такого музея, посвященного Наполеону Бонапарту, как на Кубе. Он был создан миллионером-сахаропромышленником Хулио Лобо, фанатически влюбленным во французского полководца. Этот сумасшедший потратил чуть ли не все свое состояние, чтобы приобрести не только личные вещи, но и все то, что могло иметь отношение к эпохе наполеоновского правления и военных походов в Россию. В коллекции музея выставлены: зуб Наполеона, клок его волос, якобы взятых с могилы на острове Святой Елены, письма любовницам и многое другое. Несколько комнат занимает библиотека на всех языках мира, повествующая о его победах и поражениях. Не менее интересным является Дом-музей Эрнесто Хемингуэя в пригороде Гаваны, где он написал свою знаменитую повесть «Старик и море». Будучи переводчиком, я с каждой группой наших новых сотрудников регулярно посещал эти музеи, но больше всего мне нравилось бывать «У Наполеона». Там работала молоденькая красивая кубинка Наташа, с которой мы подружились, и время от времени встречались. Русское имя ей дали родители в честь Наташи Ростовой из «Войны и мира», и в этом тоже было что-то особенное и загадочное.
К посещениям злачных мест у нас всегда было отношение особенное, но, хотя прямых запретов ходить в ночные клубы не было, делали это осторожно. Небольшими компаниями ходили в кабаре «Тропикана», на здании которого неоновыми буквами было написано «Рай вселенной», и другие известные увеселительные заведения, а их в то время, несмотря на кризис, было великое множество. В двадцать два года хотелось все пощупать своими руками, приобщиться к местному колориту. Излюбленными местами кубинской молодежи были и остаются до сих пор столичная набережная – «малекон», пятое авеню – «кинта авенида» и гостиница «Гавана либре». Нам очень нравилось бывать в этих местах, где можно было спокойно посидеть в кафе, послушать какую-нибудь мелодию, опустив монету в музыкальный автомат, который кубинцы называли «трагомонедас», т.е. «пожиратель монет». На первом этаже гостиницы располагался прекрасный кинотеатр с беспрерывной демонстрацией фильмов, поэтому можно было купить билет и зайти в просмотровый зал в любое время. Именно там я впервые посмотрел два итальянских фильма – «Брак по-итальянски» и «Развод по-итальянски».
Переводческая деятельность мне очень нравилась, поэтому я совсем не замечал, как летело время. Ситуация с переводчиками тогда была очень сложной. По причине быстро развивающихся военных и экономических связей потребность в них постоянно возрастала. Наиболее подготовленными специалистами являлись выходцы из Испании, которые прибыли в Советский Союз после 1936 года. Их было не так много, и они работали, в основном, при Генеральных штабах. В авральном порядке русскому языку учили кубинцев наши преподаватели в институте имени Максима Горького в Гаване. Многим студентам языковых вузов давали академические отпуска, зачисляли в штат переводчиков и отправляли на Кубу. Среди них оказался и Анатолий Канунников, с которым мы долго жили и работали вместе.
Основное ядро переводчиков при советническом аппарате в войсках составляли самоучки, которые получили навыки испанского языка в общении с кубинцами, и закончившие позднее курсы, организованные военным институтом. Как ни странно, переводчики-самоучки были самыми востребованными и среди кубинцев, и среди наших специалистов. Мы все пришли из казарм, прослужив по три года срочной службы. Назначение переводчиками для нас было как послание свыше, и мы с благодарностью это воспринимали. Нам не нужно было привыкать к общению с офицерским составом, мы прекрасно понимали, что такое дисциплина, да и знание испанского языка – не академического, а кубинского – у нас было значительно выше, чем у прикомандированных студентов.
После отъезда Анатолия я пошел на повышение – меня взял к себе старший советник при ПВО ВВС Кубы Кравчук Борис Павлович, а на мое место пригласили парня из провинции. Характер моей работы изменился незначительно, также, как и раньше, я выезжал в командировки по стране, возил новичков на экскурсии, помогал организовывать быт наших сотрудников, вел курсы испанского языка для их жен, занимался общественной деятельностью. В то время мне шел двадцать третий год. Подавляющее большинство наших советников тоже были молодыми энергичными офицерами, недавно получившими военное образование и направленными исполнять интернациональный долг. Характерно, что нашими подсоветными были совсем молодые кубинцы. Командующим ПВО являлся член Политбюро ЦК КПК Гэль Чавеко, которому в то время исполнилось всего двадцать два года. Чуть старше были и другие военачальники, возглавлявшие Революционные Вооруженные силы острова Свободы. Это была молодежь, которая вместе с Фиделем Кастро прошла через горнило партизанской борьбы в горах Сьерра Маэстро и отличалась личной преданностью своему лидеру, которому было лишь 38 лет. Многие из них впоследствии сняли свои оливковые френчи и возглавили гражданские министерства или ушли на руководящие должности в народном хозяйстве.
Как мгновение ока пролетели полтора года моей работы в качестве переводчика. Я не заметил, как наступило время моего первого отпуска. С момента призыва в армию прошло более четырех лет, которые многое изменили в моей жизни. Я достойно отдал долг Родине, а армия помогла мне определить дальнейший жизненный путь. Поездка в отпуск нужна была как живительная сила для меня и моих близких, потому что все эти годы контакт с домом осуществлялся только по переписке, которая не всегда была регулярной. Письма часто приходили с задержкой, с устаревшими новостями. Учитывая, что до призыва на срочную службу я после окончания средней школы работал два года в Мурманске, мое пребывание вне дома очень тяжело переживала мать, о чем постоянно писала в письмах. К этому времени она окончательно переехала к дочери в Украину в Николаев, чтобы заниматься воспитанием внуков.
Сборы были недолгими, так как кроме полученных в ГКЭС денег (сертификатов с желтой полосой, или, как их еще называли, чеков), везти было нечего. Из Гаваны до Москвы летели на пассажирском авиалайнере ТУ-114 над Атлантическим океаном, Норвежским и Баренцевым морями с посадкой на военном аэродроме в Мурманске для дозаправки. В то время многие европейские страны, по команде США, запретили полеты над своими странами, а чтобы обеспечить безопасность дальнего полета, на самолете устанавливались дополнительные топливные баки за счет уменьшения количества пассажиров. Мурманский аэродром не был приспособлен для приема гражданских самолетов, а зал ожидания находился далеко от места стоянки и не отапливался. Хотя это было в первых числах мая, везде лежал снег и дул сильный ветер. У большинства из нас одежда была летней, поэтому, дождавшись команды на посадку, бегом бросились к самолету. В Москве нас встретил представитель Десятого управления Генерального штаба и отвез переводческую группу в гостиницу возле ВДНХ. На следующий день в Десятом управлении мы получили авиабилеты на обратный рейс и начали заниматься своими делами. К тому времени в столице я бывал только проездом, а мне нужно было развезти деньги родственникам моих сослуживцев и знакомых. Суммы были внушительные, поэтому я решил это сделать на следующий же день. Оказавшись в автобусе в час пик, когда москвичи ехали из дома на работу, я понял, что моя сумка с деньгами может лишиться своего хозяина. Такой давки мне никогда раньше не приходилось видеть. Перепуганный, я выскочил на ближайшей остановке и поймал такси, которое доставило меня на Ленинский проспект, где жили родители моей знакомой девушки – преподавателя русского языка в Гаване – Марии. Дома я никого не застал, поэтому поехал по другим адресам, вновь используя такси. Развозкой денег я занимался весь световой день и только к вечеру вновь оказался у родителей Марии, которым передал деньги и письмо. Они были настолько радушны, что оставили меня ночевать, на что я с радостью, но не без стеснения, согласился. На следующее утро я отправился в сбербанк, где, как оказалось, на счету была приличная сумма заработанных мною денег в рублях, а затем поехал по магазинам «Березка». Там я, в первую очередь, купил себе самый дорогой костюм, плащ, несколько рубашек, обувь, т.е. приоделся с ног до головы. Накупил подарков для матери, сестры, племянников, несколько позолоченных мужских и женских часов, ондатровых шапок, мохеровых шарфов, нейлоновых рубашек и болоньевых плащей. Все это упаковал в купленные там же чемоданы и отправился на Киевский вокзал, полагая, что все поезда в Украину уходят только оттуда. Для меня стало большой неожиданностью, что в Николаев не было ни одного поезда. Я не знал, что мне нужно было переехать на Курский вокзал. Кассир же мне порекомендовала купить билет до Одессы, а оттуда опять же на поезде до места назначения. На одесском вокзале я с трудом нашел место отправления рабочего поезда, который ходил один раз в сутки. Расстояние в сто с лишним километров он преодолел более чем за пять часов. Под проливным дождем я с трудом нашел частного извозчика на инвалидной машине, в которую запихал весь свой драгоценный багаж и поехал в Балабановку. Не доехав до дома, мы безнадежно застряли в громадной луже, но водитель, почувствовав запах неплохого заработка, любезно согласился отнести со мною чемоданы пешком. Кстати, Балабановка заслуживает того, чтобы о ней рассказать подробнее, потому что она напрямую связана с Кубой и Карибским кризисом.
Дело в том, что неподалеку от этого села протекает река Южный Буг, на которой находится глубоководный порт «Балабановский», способный принимать крупнотоннажные суда. Из него в 1962 году уходили сухогрузы с военной техникой и личным составом к кубинским берегам. Неподалеку от порта располагался известный судостроительный завод союзного значения «Океан», где строились все наши авианесущие боевые корабли, в том числе «Киев», «Москва». Теперь завод распродан по частям иностранным фирмам и мелким предпринимателям, от былой славы этого мощнейшего предприятия ничего не осталось. В советские времена порт выполнял свою интернациональную миссию, пополняя арсеналы арабских и латиноамериканских стран вооружением и другой боевой техникой. Даже нашумевшая «Фаина», захваченная сомалийскими пиратами 25 сентября 2008 года с тридцатью тремя украинскими танками Т-72, зенитными установками, гранатометами и боеприпасами для Кении, грузилась у причалов этого порта. Пираты заработали на этой сделке 3,2 миллиона долларов. Зенитные комплексы для Грузии, уничтожившие наши истребители в период грузино-югоосетинского конфликта компанией «Укрспецэкспорт», также доставлялись через этот порт.
Мой приезд в Балабановку совпал с празднованием 20-й годовщины Победы над фашистской Германией. Встреча с родными после стольких лет разлуки добавила настроения к этому событию. Больше всех радовалась мать, ее счастью не было предела. Она была такой же красивой и доброй, какой я запомнил ее, уходя в армию. Только слегка вьющиеся волосы поблескивали сединой. Когда ей было пятьдесят три года. В доме было много незнакомых людей, а я, гордый и довольный, вытаскивал из чемоданов подарки и дарил их налево и направо, пока моя сестра не шепнула мне на ухо, чтобы я не раздавал вещи чужим людям, которые пришли в дом, чтобы поглазеть на меня. После небольшого застолья мы с мужем сестры пошли в Октябрьское посмотреть на демонстрацию. Кругом играла веселая музыка и я, пьяный от счастья, что нахожусь дома, полагал, что все это и в мою честь.
Через несколько дней мы с матерью и старшим племянником поездом отправились на родину в Воронежскую область, где в Хохле и Опытном поле проживало много наших родственников. Старший брат Василий Иванович организовал вечер по случаю нашего приезда, на который было приглашено около шестидесяти человек. Я даже не мог представить, что Куба была настолько популярной, что о ней знали все. Мои бывшие учителя пригласили меня в школу, чтобы я выступил перед учениками. Я с трудом справился с этой почетной для меня обязанностью. Так как мои познания относились, в основном, к военной сфере, я все время боялся наговорить лишнего. Месяц отпуска пролетел незаметно, и я вновь вернулся на Кубу.
Возвращаясь из отпуска, я привез с собою учебники по русскому языку, литературе, истории и пособие для поступающих в высшие учебные заведения. Решение о поступлении в вуз я принял после того, как встретился с Анатолием Канунниковым, у которого несколько дней прожил в Москве в институтском общежитии. По его просьбе один из преподавателей провел со мною собеседование. Услышав положительный отзыв и предложение поступать к ним, я воодушевился, однако позже, оценив свои возможности, решил, что поступать мне надо на факультет романо-германской филологии Воронежского госуниверситета. Впереди был год упорного труда. Помочь никто не мог, поэтому я все свободное время раз за разом перечитывал учебники самостоятельно, наверстывая то, что было упущено в школьные годы.
Через неделю после моего возвращения уехал в Союз старший советник Кравчук Борис Павлович. На замену ему прибыл полковник Панин Николай Иванович. В отличие от бывшего начальника, он попросил, чтобы на работу я выезжал вместе с ним на служебной «Волге», а не на автобусе с другими сотрудниками, как я делал до этого. Николай Иванович оказался на редкость демократичным человеком, спокойно относился к проведению в коллективе торжественных мероприятий, а иногда и сам был инициатором такого общения. Тогда Рауль Кастро, будучи министром обороны, ввел правило направлять подарки руководителям советнических групп по случаю наших государственных праздников. Это были наборы спиртных напитков, продуктов и фруктов, уложенные в громадные корзины. Николай Иванович приглашал к себе весь мужской состав на дегустацию содержимого подношения. Мягкий по характеру, в быту новый шеф был крайне требовательный в служебных делах и не терпел разгильдяйства со стороны подчиненных. Он ввел в качестве обязательных занятия наших специалистов с кубинским персоналом, мы стали чаще выезжать с инспекционными проверками в провинции. Через две–три недели после прибытия в страну он поинтересовался, как я провожу свободное время, есть ли у меня невеста. Я признался, что встречаюсь с советской девушкой, которая работает по линии ГКЭС. Он спокойно отнесся к этому и даже предложил свою служебную машину вместе с водителем, если я надумаю куда-нибудь поехать по стране. Мне было приятно услышать это, потому что наше поведение, естественно, каким-то образом контролировалось. И вскоре мы узнали, как это делалось.
На каждого из нас в ГКЭС был открыт счет, куда подавались сведения в конце каждого месяца. Там были данные о закупках товаров в нашем спецмагазине, о запрашиваемых кубинских песо на ежедневные расходы, об оплате питания в столовой и накоплениях в чеках. Такая картина позволяла отслеживать образ жизни любого из нас. Ничего не берешь – скупердяй и жадина, и непонятно каким образом живешь. Тратишь все, и на счету нет ни копейки – кутила и аморальный тип. Были случаи, когда по той или другой причине откомандировывали из страны. Поэтому жить нужно было по принципу золотой середины.
Самой вожделенной мечтой всех нас было по возвращении домой приобретение легковой автомашины в магазинах «Березка» без всякой очереди. Любой сотрудник, уезжая, мог заказать именные чеки достоинством в пятьсот рублей с указанием фамилии и марки автомобиля: «Волга» или «Москвич».
За свой образ жизни на Кубе я ни в чем не могу упрекнуть себя, но, когда мне предложили в парткоме вступить в КПСС, я серьезно задумался и отказался. Причина для этого была, на мой взгляд, уважительная, хотя и смешная. На тот момент я не считал себя достойным, потому что иногда заглядывал в ночные клубы и другие увеселительные заведения. Секретарю парткома я свои мысли не озвучил, поэтому он так и не понял истинной причины моего отказа от такого лестного предложения. Узнай он правду, наверное, убедил бы меня в безобидности таких «криминальных» поступков.
Зенитные комплексы, поставленные Советским Союзом Кубе, предназначались для защиты воздушного пространства, но островное государство, каким является Куба, может с большей долей вероятности стать жертвой нападения с моря, как это произошло в апреле 1961 года, когда в заливе Свиней высадились кубинские контрреволюционеры с использованием судов военно-морского флота США. С учетом этого, охрана морских рубежей становилась приоритетной задачей в обороне молодого латиноамериканского государства. Было принято решение наряду с военно-морскими силами задействовать средства противовоздушной обороны. Для этого из Москвы в Гавану прибыло несколько специализированных бригад, задачей которых являлось внесение конструктивных доработок, позволяющих использовать зенитные ракетные комплексы по надводным и наземным целям. К моменту завершения работ остро встал вопрос, что делать с жидкостно-реактивными двигателями ракет, срок действия которых строго ограничен. Утилизировать их на Кубе не было никакой возможности, а вывозить в Советский Союз было экономически не выгодно, поэтому решили использовать их в пусках ракет. В этом случае можно было избавиться от кислотных движков и научить кубинцев практическим навыкам стрельбы, а заодно проверить эффективность внесенных доработок.
Если для проведения пусков тактических ракет «Луна» был использован остров Пинос, то стрельба по воздушным и надводным целям предполагала пуски в сторону моря и только с основного острова. Для решения всех вопросов, связанных с подбором полигона и выработкой рекомендаций кубинской стороне, в Гавану прибыл дважды Герой Советского Союза, маршал авиации Е.Я. Савицкий. В аэропорту маршала встречал Министр обороны Рауль Кастро. Меня закрепили за маршалом в качестве переводчика на весь период его пребывания в стране. Подбор полигона на острове – дело нелегкое: стрелять просто некуда. Необходимо найти площадку, откуда можно производить пуски ракет вдоль побережья с обязательным подрывом ракет над водным пространством. Чтобы иметь представление о местах, пригодных для этих целей, был выделен вертолет, на котором мы целыми днями летали вдоль побережья и фотографировали его специальными фотокамерами. Полученные данные в деталях прорабатывались нашими и кубинскими экспертами. Учитывать нужно было не только характеристики густонаселенных рыбачьих поселков, но и опасности, связанные с мореплаванием и пролетом иностранных самолетов вблизи Кубы. Международный скандал не был нужен ни Москве, ни Гаване. Когда место для полигона было подобрано, туда передислоцировали один зенитно-ракетный дивизион с боекомплектами ракет и личным составом. Подразделение в полном объеме продолжало выполнять свою задачу по прикрытию важных административных объектов республики Куба от ударов с воздуха и с моря, подготавливая одновременно условия для учебных запусков ракет. Чтобы осуществить первые пуски, была проделана большая организационная работа, в которой приняли участие специалисты-ракетчики, представители военно-воздушных и морских сил. В качестве мишеней, имитирующих воздушную цель, были изготовлены уголки-отражатели из оцинкованного металла. С помощью самолета их доставляли в зону поражения и отцепляли. На какое-то время мишень зависала на парашюте, медленно опускаясь к водной глади. Радиолокационной станции нужно было успеть оторваться от самого самолета и произвести захват не очень большой цели. Нужна была предельная слаженность и осторожность. Так как все ракеты были боевыми, риск всегда имел место. У летчика оставались считанные секунды, чтобы увести свой самолет из зоны полигона, и такие действия он совершал по несколько раз в день. Попадание в цель всегда было стопроцентным, что вызывало бурю эмоций у присутствующих.
С пусками ракет по надводным целям всегда было много заморочек. Стрельба также велась по оцинкованным уголкам-отражателям, установленным на плотах, которые, в свою очередь, с помощью якорей неподвижно стояли в море в нескольких километрах от полигона. Дело в том, что радиолокационная станция (РЛС) не всегда видела крошечную цель из-за различных помех. Хотя для полигона выбиралось место, с которого хорошо просматривался сектор направления стрельбы, оно все равно не было идеальным. На экранах радаров постоянно возникали посторонние цели – «местники», как их называли ракетчики. Это могли быть ветки деревьев, качающиеся от внезапно появившегося ветра, пролетающая стая птиц или откуда-то взявшиеся животные. Выход был один – кто-то из кубинских офицеров и я, как переводчик, садились в вертолет и летели в сторону отражателя. Во время полета РЛС сопровождала нас. Подлетев к плоту, вертолет зависал и медленно опускался, пока по радиосвязи не поступала команда о захвате цели. После этого мы улетали. Бывали случаи, когда цель опять терялась или в море появлялся посторонний объект. В этом случае мы вновь возвращались и повторяли операцию по захвату цели. Самым ужасным было то, что иногда в этом же районе появлялись рыбаки, до которых по неизвестной причине не доходила информация местных властей о запрете лова в обозначенное заранее время. Стрельбы, как правило, велись по субботам или воскресеньям. Получив сигнал, мы летели к рыбакам, зависали над ними и знаками пытались объяснить, чтобы они покинули данный район. Перепуганные люди ложились на дно лодки, не понимая, что от них требуют. Тогда мы клали в пустую бутылку записку и бросали ее вниз. Эти операции проводились под прицелом боевых установок. Момент зависания над уголком в открытом море – удовольствие небольшое, поэтому возвращались мы на базу всегда в приподнятом настроении от мысли, что все благополучно обошлось. В таких полетах меня всегда поражало поведение кубинцев. Я никогда не видел на их лицах даже малейшего переживания, они делали все с детским озорством и приподнятым настроением. Вертолет всегда летал без дверей, кубинец спокойно сидел на пороге дверного проема и болтал ногами, а когда мы зависали над рыбаками, лодка чуть не переворачивалась от ветра, создаваемого винтами. Все стрельбы проходили успешно и заканчивались, как правило, небольшим застольем тут же на полигоне. Когда приезжало большое начальство, на вертеле зажаривался поросенок, выставлялось пиво и прохладительные напитки, торты и выпечка. К столам подходили все, включая личный состав ракетного дивизиона.
Некоторые стрельбы можно, бесспорно, назвать историческими. Запомнился день, когда на полигон приезжали Фидель Кастро, Рауль Кастро и командующие родами войск РВС Кубы. К этой встрече готовились особенно тщательно. Кроме пусков ракет программа предусматривала задействование авиации и стрельбу из гранатометов. Точно по расчетному времени в небе появилось звено истребителей. Они сделали почетный круг над полигоном и вошли в зону нанесения удара по цели с использованием ракет типа «Шрайк» с самонаводящейся тепловой головкой. В качестве мишени использовались зажженные бочки с соляркой. Зрелище было великолепное.
Мишенями для противотанковых гранатометов также были бочки с соляркой, но в отличие от предыдущей стрельбы, они не были подожжены. Эффект должен быть после попадания в них гранаты. С гранатометом в руках появился бравый кубинский боец, но Фидель, подозвав его к себе, забрал у него оружие. Все замерли в недоумении, а Фидель подошел к командующему артиллерией Педро Мерету и протянул ему гранатомет. Тот, смущенно пожав плечами, сказал, что никогда ранее не стрелял из него. Фидель обвел глазами присутствующих и понял, что желающих пострелять нет. Правда, вперед выступил наш советник, но Главнокомандующий только поинтересовался у него тактико-техническими данными. Офицер подробно изложил все характеристики гранатомета. Тогда Фидель спросил, а можно ли стрелять из него по воздушным целям. Последовало разъяснение, что данный тип оружия для этого не предназначен. Другой вопрос был по поводу максимального угла полета при стрельбах по целям противника. Получив исчерпывающий ответ, Фидель сказал, чтобы в тактико-технические данные занесли пункт о возможности использования гранатомета против воздушных целей. Пока он вел разговоры с нашим офицером, присутствующие ждали наступления развязки, и только Рауль хитровато улыбался в усы. Фидель никому не предложил оружие, а сам уверенной походкой направился в сторону подготовленной площадки для стрельбы, взяв под локоть бойца. Тот помог ему зарядить гранатомет и отошел в сторону. С небольшим интервалом кубинский лидер произвел три выстрела в установленные на внушительном расстоянии три металлические бочки, наполненные соляркой. Две гранаты точно попали в цель, разметав клубы огня и стоящие рядом постройки в разные стороны. После показательных стрельб с участием авиации и самого Главнокомандующего РВС Кубы Фиделя Кастро перешли к запуску ракет. Вновь, как и прежде, пришлось лететь на вертолете до плотика с отражателем, на что Фидель реагировал абсолютно спокойно. Один пуск по воздушной цели он наблюдал из станции наведения, другие пуски – вместе со всеми неподалеку от пусковых установок. После стрельб Фидель радушно поздравил всех с успешными запусками и уехал. Эти события происходили более сорока лет назад, но они сохранились в памяти до мельчайших подробностей. Да и можно ли забыть такое, когда у тебя на глазах такая легендарная личность как Фидель Кастро бродит по полигону с гранатометом в окружении советских и кубинских молодых парней, готовых по его воле на любые свершения. Эти стрельбы были по-настоящему историческими.

Продолжение воспоминания Авдеева Виктора Ивановича о Карибском Кризисе.

Наступило время отъезда на Родину. С одной стороны, хотелось скорее вернуться домой к своим близким и в то же время было трудно расставаться с Кубой, с кубинскими друзьями. Я благодарен богу и судьбе, что в моей жизни был такой светлый период, оставивший самые добрые воспоминания о моих сослуживцах и товарищах.
* * *
К моменту завершения пребывания на Кубе, ставшей для меня второй Родиной, мне исполнилось двадцать три года. Вокруг было столько красивых девчат, глядя на которых, нельзя было не влюбиться. Среди них были и кубинки, и наши соотечественницы. И я влюблялся, нередко мне отвечали тем же. Сердце сгорало то от любви, то от ревности. Все это в один прекрасный день я оставил на острове Свободы и возвратился в родные края.
К этому времени дом, из которого я уходил в армию, был продан, мать уехала к дочери на Украину. Так я оказался у сестры в Балабановке Николаевской области, а спустя неделю с зятем Николаем уехал в Москву. Денег было много, поэтому мы обошли все «Березки» и скупили все, что нам казалось нужным. Главной покупкой была автомашина «Москвич-408» красного цвета. Краску завод покупал, судя по всему, в Италии, поэтому в паспорте было написано – «цвет кардинальской мантии». Для того времени расцветка была вызывающей. Машину гнали по маршруту Москва–Тула–Киев–Одесса–Николаев. Нас останавливали на всех постах ГАИ и перегонах. Когда добрались домой, половина улицы пришла смотреть машину. Во всей Балабановке было несколько автомобилей.
Началась веселая разгульная жизнь. Я забыл даже о мечте поступить в институт. Появилась масса приятелей, с которыми постоянно мотался в соседние города по каким-то свадьбам и похоронам. Протрезвел, когда на главной улице Николаева автокран разнес левую сторону моего «Москвича». На окраине города загнал его в какой-то двор, где он простоял до вечера. В темноте пригнал машину к дому, укрыл ее брезентом, чтобы избежать комментариев. Ни запчастей, ни такой краски не было в помине. Местные мастера достали красную краску, смешали ее с другими цветами и перекрасили, сменив «кардинальскую мантию» на пожарный цвет. Глядя на мои приключения, мать ходила расстроенная и молила бога, чтобы я женился, но мне так было хорошо, что я всячески сопротивлялся. На меня в то время смотрели как на богатого жениха, со всех сторон предлагали невест, включая дочек городских чиновников. Сестра с мужем отдали в мое распоряжение комнату, в которой стояли магнитофон «Комета» – лучший в то время, музыкальный центр «Ригонда», радиоприемник «Спидола», прекрасный набор пластинок и магнитофонных записей, привезенных с Кубы. Пока машина находилась в ремонте, я познакомился с тремя местными ребятами, дружба с которыми в очередной раз вывела меня на разумную линию. Один из них – Геннадий был воспитанником известного русского богатыря-гиревика Круца. Под стать своему воспитателю, Геннадий легко работал с двухпудовыми гирями. Борис и Григорий физически уступали ему, но фанатично были увлечены этим интересным видом спорта. По вечерам мы тренировались и ходили на танцплощадку. В Николаеве было всего два учебных заведения: кораблестроительный и педагогический институты. Подавляющее большинство николаевской молодежи работали на судостроительных заводах, а по вечерам шли на танцы. Других развлечений не было. Ни один вечер не обходился без драк, а так как я был чужаком, местные пытались спровоцировать скандал и со мною. Мои новые друзья быстренько поставили их на место, и ко мне больше никто не приставал. Геннадий всю жизнь отработал на заводе, Борис работал на чиновничьей должности в городских органах власти. Сейчас они оба на пенсии. Григорий переехал в Каховку, где работал на судостроительном заводе, умер несколько лет назад. Эти последние новости я узнал от Геннадия в 2007 году во время поездки к сестре.
Некоторое время я встречался с племянницей моего зятя. Мы жили практически в одном дворе. Светка считалась первой красавицей и приглянулась мне еще во время отпуска. Она приходила по-родственному, и мы проводили с ней время. Однажды она привела с собою подружку, чтобы послушать музыку. Мы не заметили как время перевалило за полночь, а Шуре, которую я сразу и навсегда назвал Сашей, нужно было идти домой. Светлана попросила проводить ее, а сама осталась ждать. В ту ночь она меня не дождалась – наша прогулка затянулась до утра. Через неделю я объявил матери, что женюсь. Получив благословление, мы сыграли свадьбу и на красном «Москвиче», набитом цветами, уехали в Воронеж. Женившись, вспомнил, что настало время думать об учебе, но я уже не успевал сдать документы в приемную комиссию и решил отложить этот вопрос на следующий год. Кроме того, мне нужно было позаботиться о работе. В Хохле мой старший брат сыграл нам еще одну свадьбу. Через обком комсомола меня, как участника Карибского кризиса, устроили на завод синтетического каучука имени Кирова в азотно-кислородный цех и прописали в общежитие. Свадебным подарком для Саши была прописка и работа в этом же цехе. Правда, в общежитии мы не жили ни одного дня, а сняли комнату у одной бабушки. Через неделю нас отправили в Саратов на химический комбинат на курсы аппаратчиков. Вернувшись в Воронеж, сдали тарификационные экзамены и приступили к работе. Я умудрился получить шестой разряд и стать старшим смены. Работа была трехсменной, а я поступил на вечерние подготовительные курсы при ВГУ. Работу пропускать я не мог, поэтому приходилось иногда жертвовать учебой. Шел 1966 год, мне было 24, а Саше – 18 лет. Мы понимали и любили друг друга. Вскоре она, радостная и счастливая, сообщила, что ждет ребенка. Не задумываясь ни на секунду, я ей сказал, что это будет мальчик, и мы назовем его Игорьком. Перед нами серьезно встал вопрос, как жить дальше. По нашим прогнозам в конце мая наше семейство должно было увеличиться на одного человека. Декретный отпуск Саши и рождение сына совпали с активной фазой подготовки к экзаменам, а в случае поступления в университет – с моим увольнением с работы на ближайшие пять лет. Надежда была на некоторые сбережения в чеках, стипендию и помощь родственников. Мы нисколько не колебались в том и продолжали трудиться. Взяв отпуск на несколько дней, съездили в Москву и купили себе необходимую одежду. Слава богу, в «Березке» было все, что нам требовалось. Возвратившись, мы, наконец-то, расписались. Мы не смогли это сделать вовремя по причине отсутствия штампа о воронежской прописке в наших паспортах. Естественно, по случаю официального бракосочетания пришлось делать еще одну – уже третью свадьбу, на которую пригласили своих коллег по работе и некоторых родственников.
На первой квартире мы жили до тех пор, пока хозяйка не заметила Сашину беременность. Она предложила нам съехать, так как у нее, кроме нас было еще две семейные пары, которым наше присутствие с маленьким ребенком было нежелательно. Из частного дома на Чижовке мы переехали в центр и заняли одну комнату, в другой проживала сама хозяйка. Когда мы поднимали свои вещи, женщина, спускавшаяся по лестнице, поздоровалась и бросила фразу: «Долго не проживете, начинайте сразу искать новое жилье». Она не ошиблась, буквально через несколько дней на работу позвонила плачущая жена и сказала, что хозяйка показала ей справку из психбольницы и заявила: «Я могу надавать тебе по животу, и мне ничего не будет». В этот же вечер я перевез Сашу в Опытное поле и приступил к поиску новой квартиры. Поиски были недолгими – мы сняли небольшую пристройку в частном секторе с печным отоплением. Как мы ее не отапливали, в помещении всегда было сыро, использовать нагревательные приборы хозяева не разрешали, но я, рискуя быть застигнутым в момент преступления, делал это.
24 мая утром мы поехали в Хохол. По курской трассе доехали до поворота, откуда можно было ехать только по грунтовой дороге. Вскоре мы поняли, что нам не проехать. В это время у Саши начались схватки и мы, с трудом выбравшись из раскисшей дороги, помчались в роддом. Вечером того же дня у нас родился сын. На следующий день я бегал по магазинам в поисках постельного белья и прочих детских принадлежностей. Колясок тогда не было, поэтому первую неделю после выписки сын спал в металлическом корыте. Коляску купили позже в комиссионном магазине по блату. Стало ясно, что оставаться жить в условиях постоянной сырости нельзя, и мы опять начали искать квартиру. В это время я сдал документы в приемную комиссию для поступления на испанское отделение факультета романо-германской филологии. Мои знания немецкого языка по аттестату зрелости ограничивались фразами типа «я сегодня дежурный», которые произносились на уроках чаще всего. Немецкому языку нас учила женщина, которая была в плену у немцев и приобрела навыки бытовой лексики. Я хотел сдавать вступительный экзамен по испанскому языку. В приемной комиссии мне посоветовали обратиться к декану факультета РГФ Хосе Морено Пальи – испанцу, прибывшему в Советский Союз с испанскими детьми в 36-летнем возрасте. Он согласился создать специальную комиссию, чтобы оценить мои знания, но попросил сходить к ректору ВГУ и получить его официальное согласие. На моем заявлении ректор поставил визу и сказал, что ему уже известно об этой просьбе. Забегая вперед, хочется сказать, что в течение всех лет моей учебы Морено никогда не говорил со мной по-русски. Несмотря на то, что у меня к тому времени был уже некоторый жизненный опыт, я очень волновался перед первым экзаменом. Принимали его Валентина Алексеевна Белоусова и Долорес Баскес – испанка. Они предложили вытянуть билет с вопросами и темой для пересказа, а потом молча удалились. Внимательно изучив вопросы и тему, я понял, что никакой сложности в них не было. Вернувшись, они попросили меня сразу пересказать текст, а потом незаметно разговор переключился на кубинскую тему. Мы говорили очень долго, и я с удовольствием отвечал на их вопросы, с трудом сдерживая волнение по поводу оценки моих знаний. Я получил пять баллов и довольный вернулся домой, где меня ждала Саша и маленький сын. День сдачи экзамена стал началом моей долголетней дружбы с двумя прекрасными людьми.
Письменный экзамен по русскому начался для меня с неприятного конфуза. Всех абитуриентов предупредили, что пропускать в зал будут не с парадного входа, а со стороны двора, поэтому каждый быстренько перебежал туда, чтобы войти первым и занять место в последнем ряду, где можно было воспользоваться шпаргалками. В это время, видимо, шел ремонт, и вся территория была завалена стройматериалами. Когда народ ринулся в проход, бревна и металлоконструкции полетели вниз. Я почувствовал острую боль в ноге и увидел, что мой новый ботинок пробит. Времени на эмоции не было, и я вновь устремился за всеми. Довольный, занял место в последнем ряду и стал ждать, когда откроют шторку, за которой на доске скрывались темы сочинений. Вошел председатель экзаменационной комиссии и невозмутимо, мановением правой руки (левой у него не было) пересадил три верхних ряда вниз. Очередная неприятность окончательно повергла меня в шок – у меня не было ни одной шпаргалки, близкой к тому, что предлагалось. Начал что-то судорожно писать, но в ручке пересохли чернила, я резко встряхнул ее и залил кофточку сидящей впереди девочки с детскими косичками. Чернила, видимо, были такими холодными, что она, бедная, вскрикнула и обернулась. Я извинился и уткнулся носом в листы бумаги. За сочинение я тоже получил пятерку. Было бы нечестно не сказать «спасибо» члену комиссии, которая ходила между рядами и следила за порядком. Когда у меня было уже все написано, я тихонько попросил ее проверить текст, сославшись на то, что поступаю после армии и многое успел забыть. Не знаю почему, но она проявила сострадание и нашла у меня несколько ошибок. Она не успела дочитать только несколько абзацев, когда опять появился «косорукий» и с укоризной поглядел в ее сторону, после чего она отошла. Эту прекрасную девушку с благородным сердцем я больше никогда не видел.
Историю принимали два человека: древний старичок и очень красивая женщина. Она сидела с таким вызывающим видом, обнажив свои ладненькие колени и другие женские прелести, что я не мог не подарить ей мужской проницательный взгляд. Это было моей ошибкой – я ее разозлил. Сосед сзади – Володя Лапин что-то спросил меня, и я начал ему подсказывать. Преподавательница сделала мне замечание и пообещала удалить с экзамена, если я буду мешать другим. Мои вопросы: «Крестьянская война под предводительством Степана Разина» и «Новая экономическая политика В.И. Ленина» – для меня были семечками, но предупреждение было серьезным, и я не на шутку перепугался. На мой взгляд, я ответил прекрасно, и это подтвердил ее напарник, сказав, что я вполне заслуживаю «пятерку». Красавица задала мне дополнительный вопрос и, выслушав мой ответ, заявила, что мне вполне можно поставить «твердую четверку». Дедуля согласился.
Русский устный и литература для меня были самыми трудными экзаменами, но с божьей помощью в моем экзаменационном листе появилась еще одна четверка, а, так как я шел вне конкурса, мне было достаточно набрать двенадцать баллов, а не восемнадцать – мне вновь помогла служба в рядах вооруженных сил.
Факультет романо-германской филологии всегда был местом учебы детей городских чиновников и высокопоставленных лиц. В тот год вместе со мной в группе оказались дочь заместителя капитан-директора Черноморского наливного флота, внук дедушки, в которого Ленин на II съезде комсомола ткнул пальцем и сказал: «А ваше поколение будет жить при коммунизме». Легендарный дедушка всю жизнь прожил с воспоминаниями об этом прикосновении, а потом удачно пристроил своего любимого внука в вуз. С нами учились дочери главного бухгалтера и директора издательства ВГУ, сын ответственного работника Липецкого металлургического комбината, сын директора объединенного треста по производству цемента, дочь областного руководителя кооперативной торговли, три девочки – золотые медалистки – и я – парень из деревни, имеющий свой личный автомобиль.
У нас была прекрасная дружная группа, и, хотя я был намного старше, женат, имел ребенка, мне было очень легко и приятно учиться с ними. Девчонки-однокурсницы не раз приходили к нам домой, чтобы посидеть с сыном, пока мы с женой шли куда-нибудь. У меня была настоящая чистая дружба со Светкой Белобородовой, с которой мы на пару готовились к зачетам и экзаменам. Занимались у нее дома или уезжали куда-нибудь за город, где спокойно могли уснуть, уткнувшись друг в друга. Не по годам серьезной и деловой была Валентина Дмитриева. Мне очень нравилась Татьяна Новикова – самая красивая девушка на испанском отделении, с которой мы на одном из вечеров вдоволь нацеловались. За пять лет учебы на девичьем факультете это была единственная безобидная измена жене. На первом курсе я возглавил Добровольную народную дружину, затем был бессменным секретарем комсомольской организации факультета, членом комитета комсомола ВГУ, членом райкома и горкома ВЛКСМ. Общественная работа отнимала много времени, но я с удовольствием занимался этим. У нас были сумасшедшие фанатичные вожаки Виталий Кордаш, Николай Семенов, Михаил Есипов. Я глубоко убежден, что именно благодаря комсомолу студенческая молодежь приобщалась к общественной жизни, стремилась к знаниям, ехала в студенческие строительные отряды во все уголки нашей необъятной Родины. Смотры художественной самодеятельности «Университетская весна» тоже были обязаны комсомольским организациям. И тут с гордостью можно отметить, что наш факультет всегда становился лидером. Только наши артисты могли петь на всех языках мира, а трио «Метелица» вполне могло составить конкуренцию профессиональному коллективу.
Изучение испанского языка мне давалось легко. Первый и второй практический курс с нами вела Долорес Баскес, затем подключился Хосе Морено. Была масса теоретических предметов: введение в языкознание, история языка, педагогика, психология, общественные науки, русская и зарубежная литература. Подготовка к семинарам и написание конспектов требовали много времени. Занимался я, в основном, по утрам, вставая в 4 часа.
К этому времени мы дважды, по разным причинам, поменяли квартиры. Саша уже работала в детском саду, в который ходил Игорь. Мы испытывали материальные трудности, но упорно преодолевали их. Большую помощь нам оказывал старший брат Василий, чем могла, помогала моя бабушка, которая очень любила Сашу и Игорька. На оставшиеся чеки покупали в «Березках» болоньевые плащи, нейлоновые рубашки и продавали их знакомым. Каждое лето ездили в Николаев, загружали машину абрикосами и везли в Воронеж, от чего у нас получалась приличная прибыль. За лето спокойно делали до трех рейсов. На вырученные деньги жили очередной учебный год. С юга также привозили соленья и консервированные фрукты. По субботам и воскресеньям я ездил к вокзалу, брал пассажиров и развозил по городу. Когда везло – ездил в Липецк или Курск. Теперь это называется «бомбить», и многие занимаются этим промыслом свободно, а тогда за такое дело жестоко наказывали, но, слава богу, все закончилось благополучно.
Наши поездки на юг мы обязательно совмещали с отдыхом. Во время моих каникул Саша брала отпуск без содержания на все лето, и мы проводили время на берегу Южного Буга, в доме ее тети в Галициновке. Отъедались овощами и фруктами: персиками, абрикосами, виноградом, арбузами, помидорами. Не забывали и о бизнесе. Покупали в селе рыбу, солили, сушили и везли в Одессу на привоз продавать. Однажды поехали всей семьей, с мамой. Я был за няньку и подносчика, оставаясь в машине. Заодно был на шухере, чтобы не попасться милиционерам. Мою мать, которая в жизни ничем не торговала, заставили заниматься контрабандой тарани. При появлении первого стража порядка ее чуть не хватил удар. Заменить ее я не мог, поэтому свернули торговлю и вернулись домой.
Как секретарь комсомольского бюро факультета я каждое лето присутствовал на распределении студентов-выпускников. Это было очень волнительное мероприятие, так как оно напрямую было связано с будущим каждого. У кого была возможность, заблаговременно запасались официальными вызовами из организаций, которые, как правило, удовлетворялись деканатом. Самой большой проблемой было распределение выпускников испанского отделения. В городе было очень мало школ с этим языком, попытки открыть их в районах наталкивались на сопротивление родителей, которые не видели дальнейшей перспективы его использования своими чадами. По традиции, все хотели изучать английский или немецкий язык. После каждого очередного распределения я оставался с расстроенными чувствами – получали путевку в жизнь люди, младшие по возрасту, а у меня впереди были еще годы учебы. На четвертом курсе после педагогической практики меня попросили поработать в школе, где заболела учительница. За полтора месяца я понял, что профессия преподавателя не только благородна, но и трудна. Что я только не придумывал, чтобы заинтересовать школьников, но это не приносило удовлетворения. Обидно было за старшеклассников, многие из которых не умели даже толком читать. Но, когда вернулась выздоровевшая учительница, мне все-таки не хотелось расставаться с ними.
В начале пятого курса меня вызвали во второй отдел. Я предполагал, что речь пойдет о возможных изменениях в военном билете, потому что мне должны были присвоить офицерское звание после завершения военной кафедры и сборов в Гороховецких лагерях. Все студенты после двухмесячных сборов получили военную специальность – командир взвода противотанковых орудий и звание лейтенанта. Я заполнил анкету, а потом меня представили сотруднику УКГБ по Воронежской области Сысоеву Вадиму Спиридоновичу. В ходе короткой беседы было ясно, что он знает обо мне все, включая работу на Кубе, на заводе СК и учебу в университете. Закончилась наша встреча тем, что он предложил мне пойти на работу в органы госбезопасности. Со второго по четвертый курс у нас была военная кафедра по специальности «командир взвода противотанковых орудий». После успешных военных сборов мне было присвоено офицерское звание – лейтенант. Я, не раздумывая, согласился.
В течение оставшегося времени я собирал разные отзывы, вплоть до 1959 года, когда окончил среднюю школу и начал работать в Опытном поле. Я умудрился получить отзыв от преподавателя диалектического материализма Николая Александровича Голицына – потомка древнего рода Голицыных. Отдал все грамоты, завоеванные в моей спортивной карьере в Мурманске по борьбе самбо, лыжных гонках и легкой атлетике, а также почетный диплом за подписью Рауля Кастро. Так как тогда не было возможности делать копии, отдал все оригиналы. Желание поступить в эту загадочную организацию было настолько велико, что даже потом, после завершения курсов КГБ СССР в Минске, я не подумал попросить эти реликвии обратно. Когда до окончания пятого курса оставалось несколько месяцев, ко мне подошла декан факультета Ирина Васильевна Крымова и сказала, что места по распределению для меня не будет, поэтому я должен заранее побеспокоиться о себе, и тут же поинтересовалась, как идет мое оформление в органы госбезопасности. За пять лет учебы, которую я совмещал с активной общественной работой, у меня со всеми преподавателями сложились неформальные отношения, поэтому мы открыто поговорили на эту тему.
Первым приобщением к работе стало мое участие в качестве переводчика в штабе по приему кубинской делегации во главе с Фиделем Кастро в Воронеже в июле 1972 года. Штаб находился в гостинице «Воронеж», в него входили все первые лица, отвечающие за наиболее важные жизненные функции города, и заместитель начальника УКБ по Воронежской области Алексей Матвеевич Лихобабин. За период пребывания Фидель посетил авиационный завод, где выпускался сверхзвуковой самолет ТУ-144, типа «Конкорд», завод «Электроника» и свекловичное поле, где кубинцам показали, из чего делается наш советский сахар. Самой впечатляющей поездкой был визит на Воронежскую атомную станцию. Мне тоже удалось поехать туда. Находясь на станции, я увидел знакомого кубинца, с которым познакомился в Интерклубе университета, когда наш факультет проводил вечер дружбы с латиноамериканскими студентами. Им оказался сын Фиделя – Фиделито. Он заканчивал физический факультет, хорошо знал русский язык и специфику объекта. Везде, где побывал Фидель, а он посетил даже реакторный отсек станции, переводил Фиделито. Я несколько минут беседовал с ним и упрекнул в том, что не признался тогда в университете что он сын Фиделя, когда я показывал ему альбом с фотографиями отца на полигоне ПВО на Кубе. Он объяснил, что находился в Советском Союзе под другим именем. Мы расстались как старые добрые знакомые.
Делегация была многочисленной, насчитывающей более сорока человек. Кубинцы прибыли в Воронеж после посещения европейских социалистических стран. Часть людей проживала в гостинице и для них создали все условия. Конечно, наши организаторы не могли не пригласить исполнительницу русских народных песен Марию Мордасову и ее творческий коллектив. В этот вечер меня как переводчика пригласили на сцену. Конферансье начал вести программу. Пока он шутил, было все хорошо, но потом с переводом начались сложности. Текст песен типа «Ой, лапти мои, лапти рваные мои» или «Валенки, валенки, да не подшиты стареньки» переводу не поддавались. Со сцены я ушел как побитый.
На пятом курсе мы переехали на очередную квартиру в пригороде Воронежа – в Отрожке, куда нужно было ездить на электричке. За шесть лет пришлось поменять семь адресов. Правда, все это время мы были прописаны в заводском общежитии, и нас никто ни разу не побеспокоил. У нас рос сын, близилось завершение учебы в университете, мне присвоили офицерское звание, и я получил приглашение на работу в КГБ СССР. Я должен был расстаться с семьей на целый год и уехать в Минск на контрразведывательные курсы. Эта перспектива меня и радовала, и немного огорчала. На семейном совете мы решили, что Саша с Игорем поживут в Николаеве у матери.
Успешно сдав выпускные экзамены, я, наконец-то, получил диплом, который давал мне право преподавать испанский язык и литературу. На вечере, посвященном этому событию, мы попрощались друг с другом и разъехались. Кстати, так получилось, что за все годы я не встретил ни одного своего сокурсника, а со многими преподавателями поддерживаю контакт до настоящего времени. В связи с отъездом мне пришлось продать свой «Москвич», изрядно поизносившийся к тому времени из-за безжалостной эксплуатации и скверного сервисного обслуживания. Он столько нас выручал, что вполне заслуживал почетного пьедестала. Так как купить автомобиль в то время было сложно, его забрали за ту же цену, которую я заплатил за него шесть лет назад. Эти деньги были как нельзя кстати.
Контрразведывательная школа находилась в центре Минска и занимала несколько корпусов, в которых размещались учебные классы, общежитие, столовая, буфет, тир для стрельбы, медицинские кабинеты, спортивные залы. Наше учебное подразделение было многонациональным. У нас были слушатели из Прибалтики, Туркмении, Казахстана, Узбекистана, Татарстана, Башкирии, Азербайджана, Украины и России, но не было ни москвичей, ни ленинградцев. Пока наши документы о подтверждении офицерских званий ходили между кабинетами Министерства обороны и КГБ СССР, нам всем присвоили звание старшины и, естественно, дали соответствующую зарплату. В таком статусе все, кроме меня, пребывали с сентября по ноябрь. Я был единственный, кто к тому времени отслужил срочную службу, пережил Карибский кризис, поэтому прохождение моих документов оказалось более сложным и, в конце концов, они где-то затерялись. Вся молодежь красовалась в лейтенантских погонах, а я довольствовался старшинскими лычками целых шесть месяцев. Начальник курса из-за жалости разрешил мне носить офицерские погоны, но я принципиально отказался и стойко перенес ущемление моих законных прав быть офицером. Огорчало только то, что и мое денежное пособие шло в соответствии с табелем о рангах. Позднее мои документы будут утеряны еще раз, но зато потом, уже работая в разведке, я так быстро получу звание полковника, что другие за это время едва дослужатся до майора.
Сугубо гражданскому человеку учеба в подобном заведении дается нелегко, особенно в первое время, когда слушатель знакомится с методами работы контрразведывательных подразделений. Очень важно, чтобы ты правильно осмыслил необходимость вербовки и работы с агентурой, приобретения доверительных связей, использование оперативно-технических средств, наружной разведки и т.д. Физическая нагрузка была запредельной: подъем в 6.00, интенсивная физзарядка, лекции, семинары, обед и самоподготовка до 18.00. Человеку со слабой психикой на эту работу лучше не ходить. За год учебы мы потеряли несколько человек. Один курсант набросился на идущего по улице негра, заломил ему руки и привел в милицию. Ему показалось, что негр был шпионом, потому что шел в солнечный день с зонтиком от дождя. У двух других слушателей проявились явные признаки неадекватного поведения, и они были направлены на лечение, а затем отчислены.
После завершения подготовки я забрал семью из Николаева, и мы вернулись в Воронеж. К нашему счастью, квартира в Отрожке была свободной и хозяйка с удовольствием согласилась взять нас к себе.
Меня зачислили в Пятый отдел, занимающийся борьбой с идеологическими диверсиями. Местом работы стал любимый Воронежский государственный университет. Все было родным и знакомым, только теперь я ходил по нему, облаченный властью. Такой переворот в моей жизни нисколько не смутил меня, и я со знанием дела, без малейшего зазнайства приступил к исполнению своих обязанностей. Моим первым и главным наставником был Вадим Спиридонович Сысоев. Большую роль в становлении меня как чекиста-профессионала сыграли Анатолий Никифоров, Николай Гусев, Дмитрий Петрин, а также мои коллеги Валерий Шестаков, Виталий Кордаш, Павел Кудасов. Ко Дню Советской Армии я получил первую однокомнатную квартиру в юго-западном районе, а уже в мае мы переехали в прекрасную двухкомнатную квартиру в центре города. Саша устроилась на работу в университет, а первого сентября сын пошел в первый класс.
На втором году службы меня пригласил заместитель начальника УКГБ по кадрам и сказал, что я должен буду поехать в Москву для прохождения мандатной комиссии в качестве кандидата на разведывательные курсы. К этому времени я получил звание капитана, по работе претензий не было. Мне очень нравилась работа, и я полностью отдавался ей. Когда я прибыл в Москву в Центральные кадры ПГУ, меня вместе с другими кандидатами поселили в жилом домике на стадионе «Динамо». Понимая, что идем в разведку, старались особенно много не болтать о себе. И это было правильно. Мандатной комиссии предшествовало тщательное медицинское обследование, экзамены и собеседование с психологом. Раньше я никогда не встречался с психологами, поэтому предстоящий визит меня беспокоил. И, как оказалось, не напрасно. Эксперт по человеческим душам мне не понравился. Я был уверен, что положительных эмоций от беседы со мной он тоже не получил. Однако, я ошибся, ему удалось разглядеть во мне нужные задатки и он дал положительное заключение. После всех испытаний я был зачислен на разведывательные курсы. В то время африканские португало-язычные страны: Ангола, Мозамбик, Гвинея-Бисау, Острова Зеленого мыса и Сан-Томе и Принсипи – обрели свою независимость, и Первому главному управлению КГБ СССР потребовались специалисты с португальским языком. Мне и еще нескольким испанистам было предложено освоить профессию разведчика и выучить португальский язык. Год учебы пролетел незаметно, и я был зачислен в подразделение, которое осуществляло работу в африканском регионе. В течение ряда лет я работал в Анголе, Сан-Томе и Принсипи и Мозамбике. Некоторые эпизоды моей жизни в этих странах уже отражены в опубликованных сборниках, что-то будет написано позже.

Спасибо огромое Виктору Ивановичу Авдееву за предоставленный интересный материал!

Встреча с Фиделем (Фиделито) Кастро Диас-Балартом в Москве

http://www.roscuba.ru/community/activit … -balartom/

«Я - русский физик» - Фидель Кастро Диас-Баларт

http://international.government-nnov.ru/?id=19755

CЕРДЕЧНЫЕ ЧУВСТВА ОСТАЛИСЬ!
Публицист Олесь ГРЕК (Саяногорск) о своей очередной поездке на Кубу    "Красноярская газета" N38 от 9 июня 2015 г

Иду по Гаване, отметившей недавно 495-ю годовщину своего назначения в качестве губернаторского центра, ныне в традиционном конкурсе «Семь городов – чудес света» названной таким седьмым чудом... 31  декабря 2014 года, среда. Температура воздуха + 31° по Цельсию (случайное совпадение с после-дней цифрой месяца), температура воды в Мексиканском заливе +22°, жара просто жжёт уши, так что с пляжей прибрежной курортной зоны Санта-Мария приехавших отдохнуть из Канады, Италии, Франции, Испании, Германии, кажется, трудно даже пошевелить. КУБА, как и весь мир, провожала старый и встречала Новый,
2015 год. Всё подчёркивало, что вечером курортникам преподнесут сюрпризы. В отель «Атлантика» съезжались артисты, музы-
канты, развешивались разноцветные шары, протягивались гирлянды огней, возле ресэпшна красовалась миниатюрная ёлочка, та-
кая же кокетливая, как  в Абакане или Саяногорске. Новый год он и в Африке Новый год! Только в Африке в это время никто не скажет: «Зима», а на Кубе говорят и не ради красного словца. На Кубе с ноября по апрель – сухой период, то есть без дождей. Но это опять же символично, потому что сразу после Нового года разразился такой дождь, что, казалось, само небо упало на землю.
Ливень так ливень — сплошной водопад со звонящим громом и змеистыми молниями. Гремит, сверкает, шипит гаванское небо.
Кубинская зима, что тут скажешь! Кубинцы в сухой период в море не купаются, они только смеются с тех европейцев ,да с нас, сибиряков, кто плавает и ныряет в голубые волны.
Куба расположена в зоне северного тропика, она занимает выгодное географическое положение на стыке Северной,
Центральной и Южной Америк, о чём символизирует ключ на государственном гербе республики. Нелишне напомнить, что страну отделяют от США Флоридский пролив (150 км), от Мексики — Юкатанский пролив (210 км), от Гаити — Наветренный пролив (77 км), от Ямайки — глубоководный желоб Кайман (140 км). Куба широким размахом выходит к Атлантическому океану, она весьма лакомый кусок для могущественного северного соседа.
  Я бывал на Кубе не менее десяти раз, объездил её вдоль и поперёк, изучая эту симпатичную для меня страну. Всегда с удовольствием писал о ней. Именно творческие планы повернули мои стопы сюда и на этот раз. Институт дружбы народов с Кубой
запланировал в Гаване презентацию моей книги «Из Сибири te saludamoc, Куба»!
Когда пишешь книгу о другой стране, то мало её приветствовать на расстоянии, долг писателя и элементарное уважение к
народу требуют как бы публичной встречи с потенциальным читателем. У меня на Кубе много друзей, близких товарищей, с
кем я встречался не только на острове Свободы, но и у нас, в Сибири, в Хакасии, в Саянах —и в период строительства Саяно-Шушенской ГЭС, и после. Общество дружбы нашей республики
с Кубой, которое возглавляет президент, директор пансионата ветеранов г. Абакана, заслуженный врач Российской Федерации
В.И. Злаказов, отнюдь не формальное общественное формирование. Совместно с Саяногорским городским обществом друзей Кубы оно проводит постоянную целенаправленную работу по укреплению уз дружбы между нашими народами. Об этом хорошо знают кубинцы, и наша маленькая Хакасия воспринимается ими как большая дружеская Сибирь, что они подчёркивали и на этот раз. В Институте дружбы народов с Кубой знают имя главы нашей республики, председателя правительства Республики Хакасия В.М. Зимина, осведомлены о его контактах с посольством Республики Куба в РФ, что для нас тоже было весьма приятным.
Заметив большие полотнища государственных знамён на зданиях и учреждениях, мы спросили ведущего специалиста ICAP
Барбару Сарабиа Мартинес, которая опекала нас, в честь чего они вывешены:- В честь освобождения из американских тюрем наших героев ,мужественных борцов с терроризмом.

Куба живёт нормальной, хотя и не такой богатой жизнью, как в США или в Канаде, но является одной из динамично развиваю-
щихся среди стран Латинской Америки. Куба широко и весьма на высоком уровне развила туризм, который стал ведущей отраслью в стране, питающей и промышленность, и сельское хозяйство, культуру, здравоохранение, обеспечивая социальную
защиту населения.

А есть ли ещё на Кубе продовольственные карточки? Есть, и это весьма взвешенная и продуманная форма социальной
справедливости по обеспечению населения страны необходимыми и обязательными для каждого гражданина продуктами пита-
ния: жирами, мясом, яйцами, крупами, фруктами, сахаром и т.п. Кубинская корзина питания имеет символическую цену (состав-
ляющую не более 10 процентов среднего заработка), за которую бы сегодня российский житель сказал большое спасибо своему
родному правительству. Хватает ли этих продуктов?
Видимо, нет, но есть базар, где ты можешь докупить недостающее, учитывая, что образование, медицина — бесплатные, а ком-
мунальные платежи составляют не более 15 процентов дохода граждан. В социалистической стране с плановой системой хояйствования и жёсткой экономией прекрасно понимают, что на протяжении 55 лет американской блокады надо было во что бы тони стало выдержать, выстоять. И Куба выстояла! Куба доказала,что свобода и независимость дороже даже хлеба насущного.
Куба знает, что из себя представляет капитализм и какова была жизнь кубинцев при диктаторе и марионетке США генерале Бати-
сте; помнят, как янки вытирали ноги об эту тропическую красавицу.Президент США Обама недавно сказал, что вынужден был признать под давлением мирового сообщества жестокость иезуитской экономической блокады и даже пообещал в ближайшее
время её отменить. Конечно,Куба вздохнёт, избавившись от того груза, который она вынуждена была тащить. Переговоры
между США и Кубой по установлению дипломатических отношений начались. И мы приветствуем это, хотя и не ждём, что на
остров Свободы прольётся дождь изобилия. Это понимают и закалённые в борьбе кубинцы.
Да, на Кубе об этом говорят все. Большинство народа приветствует любые усилия своего руководителя, президента, председателя Государственного совета и председателя Совета министров Рауля Кастро Рус, направленные на благо своей страны,
а значит — и всех кубинцев.
А какое сегодня на Кубе отношение к Фиделю Кастро, которому идёт 89-й год? Глубоко-уважительное, почтительное, потому что он
признанный национальный лидер, он вождь Кубинской революции, он сделал и поднял кубинскую нацию на ту высоту, которой ни один из вождей стран Латинской Америки не достиг. Фидель не вмешивается в текущие ни партийные, ни политические, ни экономические процессы. Он заявил, что всегда был и остаётся бойцом идей. Фидель очень часто выступает в газете «Гранма» (органе Коммунистической партии Кубы) со своими размышлениями по острым вопросам текущей жизни. Вот и 26 января с.г. в СМИ опубликовано мудрое и философское «Послание Фиделя Кастро», адресованное Федерации университетских студентов.
На Кубе никогда не было культа личности Фиделя, как нет и сегодня. Есть искренняя любовь и уважение к закалённому лидеру,
человеку, отдавшему всего себя служению народу. Такой искренней открытости, такой доступности и такой понятливости не имел и вряд ли будет иметь какой-либо другой политик мира. Мы счастливые люди, что жили в одно время с Фиделем и имели возможность его видеть, слышать, читать, да и просто знать. Земля рождает подобных титанов редко.
                     ***
Я ходил не один день по столице Кубы, по историческим улочкам колониальной, или, как её называют, Старой Гаваны, любуясь
её площадями, парками, бульварами, архитектурными разностилевыми сооружениями, крепостями Эль-Морро, Ла-Пунта,
Ла- Кабанья, Ла-Фуэрса, заглядывал в таверну «Бодегита дель Медио», где угощают самым вкусным коктейлем
«Мохито», и в бар-ресторан «Флоридита», где не менее вкусное «Дайкири» (всё это любимые напитки Хемингуэя),
бродил по длинному Малекону, с почтением посетил православный храм святой иконы Казанской Божьей Матери на берегу гаванского порта, глядел на 18-метровую величественную статую Иисуса Христа из белого итальянского мрамора, что уста-
новлена неподалёку от крепости Эль-Морро, прямо на горе. С неё Иисус Христос как бы всё время смотрит на белоснежный право-
славный храм.
Старая Гавана в 1982 году была объявлена ЮНЕСКО достоянием человечества. Она постоянно ремонтируется и реставрируется. Надо понимать, что это неизбежно, ибо среднегодовая относительная влажность воздуха — 75 процентов. Влажность воздуха
летом составляет 60–70 процентов в дневные часы и 80–90% — в ночные; зимой — 65–70% днём и 85–90% — ночью. Найдите такую штукатурку, такие краски, чтобы они долго подобную влажность выдержали.
Жаль, что не удалось, как ранее, забраться на смотровую площадку Капитолия — точной, хотя и уменьшенной копии американского, откуда открывается великолепная панорама как на старую так и новую части Гаваны. Но ку-
бинцы не были бы кубинцами, если бы не проявили даже здесь своего характера.
— Наш Капитолий, хотя меньше американского, но его высота на 1 сантиметр выше ихнего!
Услышишь такое и подумаешь: «Ну что, американцы, съели?». Сегодня Капитолий в лесах, на нём ведутся строительные работы.
В своё время, ещё при Батисте, он был возведён для заседания депутатов Законодательного собрания, но после революции
его территорию заняла Академия наук Кубы, а в свободных залах размещались различные музеи этой же академии. Но вот снова
принято решение, что Капитолий станет местом проведения ассамблей законодательной власти Кубы.
В столице острова Свободы много заглавных символов, которые могут служить визитными карточками Гаваны. В первую
очередь это, конечно, площадь Революции с величественным монументом Хосе Марти. Эта площадь, как живая книга, по которой
можно проследить всю историюстраны. Мы стояли у монумента и вновь сокрушались, что не могли подняться на его высоту,
откуда открывается такой великолепный вид на город, что панорамы можно фотографировать без конца. Но, как на грех, не не работали лифты подъёма, что внутри монумента.Но и без этого здесь хочется побыть подольше, любуясь огромными портретами
Че Гевары и Камило Сьенфуэгоса, что украшают министерства промышленности и энергетики. В том же ряду расположен и Центральный комитет Коммунистической партии Кубы.
Мимо проносятся легковые машины, среди которых немало «Жигулей» и даже новых «Лад», а также французских, итальянских и прочих иномарок. Меньше стало американского старья. Да это и понятно, сколько же из них можно выжимать?! Зато много самосвалов МАЗов и КРАЗов, да тракторов «Беларусь». Велосипедов тоже немало.
Так что бегают машинки, хотя сравнить это с московскими потоками, да и с абаканскими и саяногорскими, даже приблизительно
нельзя. До пробок на Кубе далеко.   А уж о стоимости бензина и говорить не приходится, цена его
золотая, хоть за доллары, хоть за евро. Правда, доллар как был не в авторитете, так и в январе 2015 года этого не наблюдалось. Валюта в ходу конвертируемая и называется не традиционно «кубинское песо», а «кубинский кук». Он дороже американского доллара (ненамного, правда), но дешевле евро (тоже ненамного). По отношению же к кубинскому песо кубинский кук равен 24 традиционных песо.
У меня не было необходимости часто заглядывать в магазины, но в них есть продукты, конечно, по карточкам, а свободно приоб-
рести всё, что твоей душе угодно, можно в валютных магазинах или на базарах. Лично я ходил по вещевым базарам. Покупай, торгуйся — всё можно приобрести.

Отдельная поездка была у нас к Мемориалу советскому воину-интернационалисту, что находится за Гаваной в районе Эль-Чико,
где захоронено 68 человек. Мемориал весь в зелени, в цветущих кустах, ухоженный и охраняемый.
Кубинцы чтят память советских воинов, как и своих героев. В этом мемориале захоронены те, кто по болезни или другим бытовым причинам погиб и с согласия родителей был похоронен на Кубе. Известно ведь, что участники тайной военной операции «Анадырь»,получившей название «Карибский кризис», никаких военных действий не вели и не участвовали в них.
На Кубе после Карибского кризиса продолжали по два-три года служить советские солдаты и офицеры, а позже до самого закрытия на Кубе военной базы здесь располагалась учебная бригада, которая пользовалась у кубинцев высоким авторитетом.
Она была расформирована, а военная база в Лурдесе, как и Кямрань во Вьетнаме, закрыты по распоряжению президента В. Путина. Не сомневаюсь, что сегодня он покусывает ногти после содеянного, но… поздно.
На Кубе немало натворили и Горбачёв, а особенно в пьяном угаре Ельцин, и нынешние руководители. Как же бесхозяйственно
поступили мы с никелем и кобальтом, на 85% построенными комбинатами и брошенными, за что канадцы, быстро прибрав их к рукам, ещё долго будут молча благодарить русских. А брошенная и уже пришедшая в негодность атомная электростанция «Хурагуа» в Сьенфуэгосе? А сколько ещё чего другого? Невероятно, но факт. Русь, дай ответ, зачем это сделано? Нет ответа! Осталась только боль как у кубинского, так и у русского народов. Многое по этому поводу думалось у красивого памятника В.И.
Ленину, что находится в гаванском парке Ленина, открытом 8 января 1984 года, к 25-летию победы Кубинской революции.
На мощной мраморной глыбе серо-жемчужного цвета ярко выделяется профиль Владимира Ильича. Авторы этого монумента — советский скульптор Лев Кербель и кубинский архитектор Кинтано. Видно, что и этот памятник кубинцам дорог они его
берегут.
Многочисленные встречи с кубинскими друзьями, разговоры и обмен мнением, конечно, помогли мне напитаться той энергией,
которая не иссякает в душе каждого патриота острова Свободы. Вопросов, на которые потребуются нестандартные ответы, много. Но жизнь показала, что кубинцы умеют это делать. Приступив уже несколько лет назад к новой национальной модели развития, они немало изучили и внедрили из опыта Китая и Вьетнама. Нет, не слепо, не механически, а со своей кубинской спецификой.
Эта специфика точная и прозрачная: не принимая концепцию потребительского общества и сохраняя социальные завоевания революции, надо передавать молодому поколению убеждения социалистической, а не капиталистической глобализации. Она должна базироваться на принципах разума, социального равенства, справедливости и солидарности. Уже с 2008 года в стране официально началась социально-экономическая модернизация «революция в революции».
Поэтому и средства массовой информации, и установки идеологического характера ненавязчиво напоминают и разъясняют
молодёжи определение революции, как его изложил Фидель Кастро:

«Революция есть чувство исторического момента, она предполагает изменить всё, что должно быть изменено…
Революция — это единство, независимость, это борьба и воплощение нашей мечты о справедливости для Кубы и для всего мира, это основа нашего патриотизма, нашего социализма и нашего интернационализма».
Как тут не вспомнить слова Сергея Бирюкова из поэмы«Карпентьер, или Превратности метода»:
Из пламени и вод сотворена
Основа острова и небосвода.
Так вот чего боится Сатана?
Того, что величается — Свобода.
А вам чего бояться, господа?
Хосе Марти — великого рапсода,
Который имя произнёс Свобода,
и вызрела кубинская звезда!

Да, Рауль Кастро неспешно, поэтапно разворачивает новые реформы социально-экономического направления. Отменён
целый ряд ранее существовавших запретов, признана частная собственность на недвижимость, её можно завещать, нельзя только перепродавать. Кубинец получил право арендовать у государства землю, создавать сельскохозяйственные кооперативы.
В целях экономии и повышения ответственности в госорганах и на промпредприятиях сокращается число чиновников. Им разрешается создавать кооперативы любых видов хозяйственной деятельности. Уже в 2014 году на Кубе насчитывалось около 500
подобных кооперативов. Частникам (которых здесь называют«работающий за свой счёт»), государство выделяет кредиты.
Предполагается, что уже в этом году в негосударственном секторе будет занято 1,8 миллиона работников.
Правительство разрабатывает план развития Кубы на длительный период. Во всех вузах
страны учат новому…
***
Нам, ветеранам гидростроительства, приятно было узнать, что в хорошо знакомом Мариэле, где расположена самая мощная
на Кубе тепловая электростанция имени Максимо Гомеса, начинает действовать Особая экономическая зона. В 2014 году был
принят закон об иностранных инвестициях, предполагающий таможенные и налоговые льготы зарубежных инвесторов.
Кто и как бы ни считал, но объявление Барака Обамы о намерении восстановить дипломатические отношения с Кубой, прерванные с 1961 года, — это победа не только здравого смысла, но и твёрдой, самостоятельной позиции, которой все эти годы
придерживалось кубинское правительство, и терпеливой мудрости народа острова Свободы.
Министр иностранных дел Кубы Бруно Родригес, выступая перед Генеральной Ассамблеей ООН, заявил, что США своим эмбарго
причинили Кубе ущерб на один триллион долларов.
Жуткая цифра американского преступления. Кубинцы это понимают и оценивают правильно.
С кем бы ты ни заговорил то ли в Гаване, то ли в Матансасе — с инженером или рабочим, — все они вспоминают Россию и советский народ, который щедро делился с кубинцами всем, чем мог, иначе страна не выстояла бы. Анедавно, когда президент России В. Путин посетил Гавану, он объявил, что, понимая сложную ситуацию, в которой до сих пор находится остров Свободы, наша страна пошла навстречу кубинскому правительству и списала 90 процентов долга в общей сложности на 32 миллиарда долларов. Плюс к этому Россия заключила ряд важных контрактов с Кубой в нефтяной промышленности и энергетике.
Нет, российский жест был сделан не в пику американской инициативе по восстановлению дипломатических отношений с
Кубой. Русский народ помнит крепкие узы между нашими странами, русские люди не забыли и наши общие любимые песни.
«Куба, любовь моя!» — для нас не лозунг, а сердечное чувство искренних друзей. Не раз и не два я слышал, как и сегодня кубинцы отзываются о наших прежних связях, без преувеличения называя их братскими.
Наши народы за долгие годы успешно сдавали экзамен на дружбу. Сдадут они его и сегодня, сдадут и завтра.
Так что вперёд, Куба!

Олесь Григорьевич ГРЕК,
член Союза писателей России,
председатель Саяногорского
общества друзей Кубы.
Гавана — Саяногорск